Ничего... терпеть можно отвечает полковой комиссар, потом сокрушается: Жаль, что так не вовремя, меня... припечатали и теперь... он хочет сказать ещё что-то, но сил не хватает и раненый замолкает на полуслове.
Молчите... Товарищ комиссар, больше не слова. Вам нельзя говорить! твёрдо произносит военврач. Он выпрямляется, делает несколько шагов от раненого и стоит в некоторой задумчивости. Сквозное ранение в брюшную полость! Угораздило же его так нарваться... Что с кишечником и внутренними органами, пока не ясно...
Товарищ военврач, надо что-то делать? прерывает размышления Гульдяева один из бойцов охраны, пришедший на плацдарм вместе полковым комиссаром и теперь находящийся возле него. Военврач смотрит на полкового комиссара и, зная его не простой характер, так чтобы раненый слышал, проговаривает слова: Сейчас хорошенькая девушка сделает пару уколов - бойцы говорят, что у неё рука лёгкая, потом развяжет бинты и посмотрит на раневые отверстия, перекисью смоет кровь, наложит пластырь и заново всё забинтует.
Чего там смотреть... рана как рана... Обойдётся, бодрится Журба, потом медленно подбирая слова, тихо произносит: Петя... не надо со мной... так возиться... совсем как с дитём малым.
Мы за вас отвечаем! лицо доктора становится серьёзным, и он твёрдо произносит: Воронова, приступайте!
Мария подходит к раненому, прямо через рукав гимнастёрки колет укол в мышцу предплечья, медленно вводит лекарство, затем делает второй укол и начинает заниматься раной...
Товарищ военврач, его отсюда надо уносить и немедленно отправлять через Неву. В санбат и на стол! глядя в глаза доктору, тихо, почти шёпотом, произносит девушка, после того как закончила перевязывать раненого.
Сам знаю, что надо отправлять, так же тихо отвечает Гульдяев. От большой кровопотери организм ослаб. Здесь, на ПМП, сделать лапаротомию без наркоза мы не сможем, а время дорого... последние слова врач произносит тоже почти шёпотом. Пока не началось заражение надо рисковать, иначе не спасём... Сам его повезу, потом вернусь.
Раненый, собрав силы, поднимает голову и пробует приподняться на локтях. Журба пытается улыбнуться: Красивая докторша радует глаз... Мне уже легче... Пётр, ты должен остаться... опытный врач здесь нужнее, в тишине землянки ещё звучат слова: Пусть меня отвезёт эта девушка... у неё действительно рука лёгкая... несколько секунд комиссар молчит, затем твёрдо произносит: Найди для неё лодку и бойцов... пойдём днём... может и проскочим... Я так решил и со старшим по званию попрошу не спорить!...
Большая шлюпка с четырьмя гребцами, раненым полковым комиссаром, которого усадили на дно так, чтобы колени касались подбородка, а мышцы живота были расслаблены, с санинструктором Вороновой, сидящей рядом и придерживающей раненого, и двумя бойцами охраны, держащими в руках носилки, отходит от берега...
Воронова, как доберётесь до основного ПМП, найдёшь младшего военврача Старшинина. Раненого сдашь лично ему! вслед уходящей шлюпки главный доктор всего плацдарма отдаёт последние распоряжения, затем звучат слова прощания: Словом, желаю вам всем уцелеть! ...
Ширина реки в этом месте примерно метров пятьсот, но мешает сильное течение. Сегодня немцы бьют по реке намного правее, в районе восьмой переправы, видимо считают, что в том месте постоянно идёт переброска войск на плацдарм. На пути следования шлюпки на воде изредка вздымаются вверх высокие водяные столбы от разрывов снарядов. Это только беспокоящий огонь и не более. Храбрецам везёт!
Меняя курс и маневрируя по водной глади реки, гребцы не жалея сил налегают на вёсла, используя течение, и упрямо ведут своё судёнышко к правому берегу. Минут через двадцать-двадцать пять нос шлюпки тыкается в песок у кромки берега...
Воронова!? Это тыыыы? Живая? с неподдельным изумлением на лице встречает санинструктора, когда она добралась до своего медсанбата, её командир взвода Лисовецкая. Мы думали, что тебя убило вместе с колонной машин, которая вывозила раненых с Невской Дубровки...
Старший военфельдшер рассказала, что на движущуюся колонну с ранеными налетели немецкие истребители. С бреющего полёта тройка "стодевятых мессеров" стала расстреливать из пулемётов замершие посреди дороги машины с красными крестами на бортах и крышах кузовов. Потом "мессеры" стали гоняться и расстреливать разбегающихся по сторонам ходячих раненых. Вдоволь накуражившись над беззащитными людьми, пилоты совершили последний заход и сыпанули на колонну всю бомбовую нагрузку, которую несли на себе их истребители. Одна из бомб угодила прямо в кузов первой машины. Двум другим машинам повезло больше - бомбы упали поблизости, силой взрывов изрешетив осколками только борта и брезент кузовов...
Я сама туда ездила... страшное место... вытирая слезу, говорит Лисовецкая. Видела воронку от прямого попадания и остов разбитой машины. Убитые и части тел лежат на дороге и по сторонам вокруг. Лохмотья от одежды... висят на кустах... Кругом запах крови... Сволочи! Сорок семь человек добили! Жуть! Лёху-шофёра только по наколке на руке смогли опознать. Лиду Сизову, оставшуюся в кузове с неходячими, выбросило из кузова метров на десять от дороги и ударило о землю...
Жива? оправившись от услышанного, спрашивает Мария.
Ой, если бы! Ей переломало кости таза и сильно контузило. Лиду мы вынесли, но она умерла. В сознание так и не пришла, звучит неутешительный ответ, потом женщина сообщает: Тебя там тоже искали, но не нашли. Решили, что тело на куск... Лисовецкая умолкает и после короткой паузы поправляется: Одним словом, подумали, что ты тоже погибла...
Я с той колонной не ехала, произносит Мария, объясняя своё отсутствие: Помогла загрузить раненых и осталась. Лида должна была доложить...
Машка, какая радость! Ты здесь и живая! Рассказывай, где пропадала? радуется Лисовецкая.