Что же до страхов… то, — нет. Не боюсь, Ваше величество. По одной лишь причине: во главе обеих наших империй стоят вполне разумные и прагматичные Государи. А разум и прагматизм в унисон говорят, что русско-германский конфликт способен не только принести страшные бедствия нашим народам, но и наверняка уничтожит сами империи. На радость англосаксам и ростовщикам — хозяевам их кошельков, рассматривающим войны, как повод для наживы. В то же время наш союз способен кардинально изменить и Европу, и весь Мир, даровав им путь процветания и культурного развития.

— Спасибо за откровенность, мой дорогой. Спасибо!

Итак, Ваши рецептуры моим эскулапам Вы передадите, они будут ждать. По патентам в Германии задержек не возникнет. В отношении же миссии, порученной Вам Николаем Александровичем, можете быть спокойны. На будущее рецепт от адмирала Руднева я запомнил. «Никаких недомерков, пушки „на вырост“ и только в диаметральной плоскости, турбины и нефть». Будьте любезны кланяться от моего имени господину Нобелю. Будет прекрасно, если Эммануил Людвигович в ближайшее время сможет лично посетить Потсдам.

Но, что касается идеи по трехорудийным башням главного калибра, заложенным по настоянию Всеволода Федоровича в проект вашего нового большого крейсера, я все-таки остаюсь при своем мнении. Три ствола в одном барбете, это весьма сложно технически, но главное, — увеличивает риск вывода из строя одним-единственным снарядом большой части артиллерийской силы корабля. В вашем проекте — сразу на треть. Слишком много. Поэтому, в моем флоте таковых пока не будет. В будущем, может быть. Посмотрим.

Оружейников и инженеров в Эссене я потороплю с разработкой для вас и нового 12-дюймового орудия, и такой башни. Самому интересно, что из этого получится…

А сейчас нам предстоит еще одно маленькое, но приятное дельце, ибо сказано: «Не оставляй ни одного доброго деяния безнаказанным», — с этими словами Вильгельм явно демонстративно, с нелетом театральной лености, нажал кнопку стенного звонка. Только каково было удивление Вадика, когда вместо резонно ожидаемой им «отходной» бутылки в руках у щелкнувшего каблуками адъютанта, оказалась некая темно-синяя коробочка, содержимое которой вскоре оказалось на лацкане его пиджака. VomFelszumMeer. «От суши к морю» — гласил девиз Королевского прусского ордена Дома Гогенцоллернов.

И лишь после этого пришла очередь бокалов с Рейнским…

— Ну, а теперь позвольте, мой дорогой Михаэль, я обниму Вас на прощание, ибо мы уже подъезжаем. Вам пора собираться, а я еще должен проститься с Великим князем.

Если у Вас будет срочная информация или просьба ко мне, наш дорогой Пауль все организует в лучшем виде. Пишите, совершенно не стесняясь. Да! И не забудьте от меня поцеловать ручку и испросить прощения за то, что немножко задержал Вас при себе, у Ольги Александровны…

«— Хм… так как у Вас с труффальдинистостью, Господин Перекошин-Банщиков? Не зашкаливает еще? Или попробовать-таки послужить двум господам?

— Блин! Да хоть бы и трем, если на благо Матушки-России.

— А пупок-то не развяжется? Если третий — это Василий.

— Василий Третий? Опять лезут из нас дурацкие каламбурчики?

— Гы… А между прочим, сами с собой только психи разговаривают…»

Над платформами спецдебаркадера Варшавского вокзала, смешиваясь с влажным, насыщенным ароматами весны воздухом, сизым туманом клубилась горьковатая дымная пелена. Лучи утреннего солнца, пронзая стекла ажурных решёток павильона, рисовали в ее глубине причудливо змеящиеся пастели, в которых пару минут назад, в последний раз подмигнув красным, мелькнули хвостовые огни кайзеровского хоф-экспресса.

— Едемте, Ваше высочество?

— Да… Уже пора, Михаил Лаврентьевич. И, знаете что, пойдемте ко мне? Посидим, поговорим. Нам ведь до сих пор спокойно пообщаться так и не удавалось. Все разговоры до моего отъезда в Маньчжурию — не в счет. Я ведь тогда ни о чем не догадывался…

— С радостью составлю Вам компанию.

— Ничего, что не выспавшись? Я слышал, что Вы с Императором Вильгельмом у него в салоне чуть не половину ночи протолковали.

— Есть такое дело. Кайзер крайне дотошен и щепетилен в морских вопросах, так что предложения Николая Александровича пришлось разбирать по косточкам и винтикам.