А ведь там, дома, уже совсем весна. Под окнами ее бывшего особняка наверняка пестреют разноцветные крокусы, а совсем скоро расцветут голландские махровые тюльпаны, посаженные еще осенью. Тимофей любил проводить время в саду, где была устроена симпатичная открытая веранда. Он мог часами сидеть с книгой (этого Марика никогда не понимала!), пить чай и курить сигары. Как-то раз он признался, что в детстве мечтал стать садовником. В свободные часы он и теперь мог подрезать кусты, расчистить дорожку от снега или скосить траву на лужайке.
— Тим, ведь у нас есть специально нанятые люди, которые, между прочим, получают за это деньги! Зачем ты сам занимаешься такой ерундой? — искренне удивлялась Марика.
— Понимаешь, Машенька (он всегда называл ее русским именем, не признавая «Марику»), я так отдыхаю, — улыбаясь, отвечал он. — Ты — в фитнес-клубе, в магазинах, а я — здесь, на природе. Ты почувствуй, какой воздух! — и он шумно вдыхал.
Марика тоже послушно вдыхала, но ничего, кроме скуки и недоумения не чувствовала. Только теперь, в сырой мартовской, мрачной и неприветливой Москве, с ее вечной толчеей, пробками и дорожной хлябью она вдруг поняла, что он имел в виду. Там воздух пахнет свободой и спокойствием. И его можно и нужно пить, как пьют самое дорогое вино, наслаждаясь и смакуя каждый глоток.
Она затушила сигарету и закрыла форточку. Руки уже не дрожали, сердце билось спокойно и ровно. Она все сделала правильно. Остался последний шаг.
X
Макс стоял на улице и смотрел вслед удаляющейся «Скорой». Хорошо, что время уже позднее, пробок на дорогах будет меньше. Сейчас дорога каждая минута.
Пожилой врач на вопросы отвечал сухо и неохотно: «Ранение навылет, но шансы невелики. Большая кровопотеря. Не знаю, довезем ли…» Вот, пожалуй, и все.
Вот тебе и экзальтированная дамочка с пустяковыми проблемами! Макс закурил, глубоко затянулся и выпустил в морозный воздух бесформенный сизый клубок сигаретного дыма. Он поднял глаза: на небе сквозь мутные клокастые тучи чуть просвечивала тусклая щербатая луна. Она был такого же цвета, как лицо Елены — мертвенно-бледная и такая же безжизненная. Вспомнилась рука, как плеть, безвольно свесившаяся с носилок. И синяя жилка на шее, которая так слабо и неуверенно билась. Максу казалось, что именно от нее зависит жизнь не только Елены, но и его собственная. Все то время, пока ждал бригаду «Скорой помощи», он как завороженный смотрел на этот еле заметный вздрагивающий узелок. Макс уговаривал его не останавливаться, не уставать, потерпеть… Казалось, что стоит ему хоть на секунду прекратить эту безмолвную молитву, как все закончится. Огненно-рыжие волосы, выбившиеся из-под серой вязаной шапочки, разметались по полу, на который натекла лужица талого снега от сброшенных под трюмо изящных лакированных сапог, и Макс осторожно вытер грязь носовым платком…
— Эй, Королев! Ты чего здесь застыл? — услышал он голос Вовки Емельяненко, своего друга и коллеги. — Сам нас вызвал и смылся! Имей совесть, там Погодин уже почти закончил, а ты все прохлаждаешься.
Погодин Лев Валентинович был экспертом, с которым Максим любил работать больше всего. Неторопливый, но очень дотошный сухопарый старичок с острой бородкой клинышком и неизменным чемоданчиком в руках. Он всегда понимал оперативников и частенько выручал их, выезжая на работу в свои законные выходные. Вот и сегодня Королев попросил его подъехать лично, и Погодин, поворчав положенные пять минут, прибыл вместе с остальными. Но как бы в равновесие с Погодиным, следователем по делу был назначен нелюбимый Королевым Игорь Арсеньевич Машков — нудный крючкотвор, которому важнее всего был не результат, а правильно и вовремя отписанные бумажки.
— Сейчас иду, — отозвался Макс, щелчком отбросив недокуренную сигарету в урну. Он резко развернулся и зашагал к подъезду, под козырьком которого жался от холода раздетый Вовка.
— Ты-то как в эту историю угодил? — спросил Емельяненко, войдя в допотопный лифт, который затрясся всем своим усталым телом, натужно загудел и медленно поволок их на седьмой этаж. — Ты же мне все уши прожужжал сегодня о том, что вечером будешь попивать пивко и пялиться в телек.
— Так и хотел, но, как видишь, не получилось, — неохотно отозвался Макс.
Ему было неприятно, что Вовка такой бодрый, если не сказать веселый, и ему в сущности, все равно — спасут Елену или нет. Это и понятно. На их поганой работе иначе нельзя. Если каждый случай будешь принимать близко к сердцу, то можно просто свихнуться. Он и сам уже давно привык к подобного рода происшествиям: обычное дело, рутина, повседневность, не более того. Но сейчас Королев даже самому себе не мог объяснить, почему ему так важно было, чтобы эта девушка с рыжими кудрявыми волосами, синей жилкой на тонкой шее и мягким голосом несмотря ни на что выжила.
— И все-таки, как получилось, что ты здесь оказался? — повторил свой вопрос Емельяненко, когда двери лифта нехотя, с металлическим скрипом разъехались в стороны. Они поднялись пролетом выше и встали возле приоткрытого окна.
— Короче, так. Мне сегодня позвонила некая Куприянова Елена Сергеевна и попросила о встрече. Номер мой ей дала моя матушка, которая в свою очередь в незапамятные времена училась с матерью этой самой Елены.
— Ого, как все запущено! — протянул Вовка, но встретив холодный взгляд Макса, тут же осекся. — А дальше?
— А дальше все, как в бульварном романе. Я приехал в кафе, где прождал ее полтора часа, а потом приехал сюда. Дальше ты знаешь.
— Погоди, насколько я понял, барышня, которую подстрелили, и есть Куприянова Елена Сергеевна, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения — у нее в сумке были права и паспорт. Но квартира эта зарегистрирована на некую Колобову Полину Тимофеевну. Это как?