– Но я убил некроманта, – попытался оправдаться программист.

– Да клал я на некроманта. Некромант, это ерунда. А вот когда сюда пожалует освобожденный тобою бог, вот тогда веселье-то и начнется.

Цент наклонился, и подобрал с пола секиру. С ней он приблизился к исполинским останкам, и прикинул, не попытаться ли возвратить оружие на прежнее место. Вдруг еще не поздно?

– Где она тут была? – задумчиво пробормотал Цент. – Здесь, вроде?

Сделав богатырский замах, Цент приготовился вонзить секиру в прежнее место, но внезапно на него чугунным молотом обрушилось ощущение всепоглощающего ужаса. Герой девяностых пошатнулся и невольно отступил. Ноги готовы были подломиться, руки едва удерживали оружие. В голове звенело, будто пропустил хороший удар.

Воздействие неведомой силы ощутили все, притом малодушные берсеркеры едва не бросились бежать, а Владик вообще не устоял на ногах и ссыпался на пол.

Цент сгреб в кулак всю силу воли, всю свою непомерную крутость, стиснул зубы, напряг мышцы, и предпринял повторную попытку. У него почти получилось. Топор уже начал опускаться, уже, казалось, ничто не прервет его неумолимого движения. Но в этот момент новая волна ужаса обрушилась на Цента. Она была куда мощнее первой. У бывшего рэкетира потемнело в глазах, и он выронил топор, вдруг ставший слишком тяжелым.

Направив луч фонаря на остатки, он увидел, как сквозь камень пола наружу лезет какая-то черная жижа, консистенцией похожая на нефть. Эта жижа, будто живая прильнула к костям, оплела их тонкими щупальцами, и стала расползаться по всему скелету. Часть черноты окутала два едва заметных кусочка иссушенной плоти, и те, стремительно набравшись объема, не замедлили слиться воедино, приняв вид человеческого сердца. И тут же все подземелье сотряс страшный удар, от которого дрогнули стены и шевельнулись статуи – сердце бога ожило впервые за тысячи минувших лет.

Черная слизь продолжала оплетать скелет, сгребая кости в единое целое. Понимая, к чему все идет, Цент вновь бросился в бой. Попытался поднять секиру, но при одной мысли о ней его окатило нестерпимой волной ужаса. Он зашатался, напряг силы, и сделал крошечный шаг вперед. Шел не к топору, шел к гигантскому мертвецу. Взгляд его был неотрывно прикован к огромному черному сердцу.

Тело древнего бога стремительно обретало плоть. Еще минута, и чудовищное существо оживет, восстав в своем истинном обличии. Цент уже не шел, полз к нему на коленях. Волны нестерпимого ужаса хлестали его, как удары бича. В голове царил полный бардак, из носа и ушей текла кровь, разум мутился. Несколько раз он почти терял сознание, но все же умудрялся найти в себе силы и продолжить путь. По сантиметру, но вперед. Затем упал, но не остался лежать, пополз дальше, цепляясь ногтями за древние плиты пола. Вот рука его коснулась частокола огромных ребер, вот он на ощупь запустил ее внутрь возрождающегося тела. Пальцы сомкнулись на сердце бога, и Цент из последних сил рванул его на себя. Орган остался в руке, но это ничего не изменило. Древняя тварь продолжала успешно возрождаться.

Ползти за секирой было слишком далеко, а подать ее никто не мог – все соратники давно валялись либо без сознания, либо корчились от боли и ужаса. Повинуясь не столько разуму, сколько каким-то диким инстинктам, Цент подтащил огромное сердце к лицу, распахнул рот и впился в него своими крепкими зубами. Вкус, как и ожидалось, оказался отвратительным, но Цент решил не привередничать. Как одержимый он жрал сердце, откусывал от него немалые ломти и глотал их, почти не жуя. А когда почувствовал, что кошмарное ментальное воздействие постепенно ослабевает, лишь нарастил кормовой темп. Последний кусок с трудом поместился в рот, но Цент затолкал его туда руками, и руками же помогал челюстям сжиматься, пережевывая отвратительное блюдо. Когда глотал его, едва не подавился, пришлось приподняться на локтях, и душевно шмякнуться спиной об пол. Помогло. Мясо проскочило внутрь, заняв свое место в переполненном желудке.

И после этого все закончилось.

Цент понял, что лежит на холодном полу, залитый кровью и какой-то черной слизью, все тело его болит как после доброй взбучки, но воздух больше не сотрясается от потусторонней злобы, а разум не мутится от пронзающих его волн ужаса. Слегка повернув голову, Цент увидел скелет древнего бога. Именно скелет. Чернота, всплывшая из глубин земли, либо утекла обратно, либо просто испарилась.

– Эй? Кто еще живой? – хрипло позвал Цент.

Спустя секунду откликнулась вначале Машка, а затем и Алиса. За ними подали голос берсеркеры. Лишь один боец отряда не отозвался. У Цента сжалось сердце от одного только допущения, что его лучший друг не пережил замеса с силами ада. Неужели, наконец, случилось то, чего он так долго ждал, о чем грезил, что вымаливал у бога? Цент постарался взять себя в руки и не радоваться раньше времени. Прежде всего, следовало убедиться лично, что Владик перестал подавать все признаки жизни до последнего, и только после этого открывать шампанское.

С немалым трудом поднявшись на четвереньки, Цент выплюнул изо рта кровь и черную вязкую дрянь, о происхождении которой даже не хотелось думать, после чего нащупал взглядом искомого субъекта. Тот лежал неподалеку, и не шевелился. Цент пополз к нему, ощущая нарастающую радость, готовую взорваться восторгом и безудержным ликованием. Могло ли так случиться, что в один день он будет отмечать два великих праздника – победу над силами тьмы и избавление себя от Владика? Такое торжество способно затмить даже Новый год.

Добравшись до программиста, Цент склонился над ним, и прислушался. Владик лежал неподвижно, и, вроде бы, не дышал.

– Очкарик? – тихо позвал Цент, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не запрыгать от счастья.

Владики не отозвался.

Уже предвкушая грядущие поминки по геймеру, задорные, веселые, с плясками и конкурсами, Цент осторожно коснулся пальцем носа Владика. И в тот же миг вся радость, уже готовая прорваться наружу, была вероломно порушена, обратившись скорбью. А все потому, что программист в ответ на прикосновение распахнул глаза, и диким взглядом уставился на Цента. Ну и, разумеется, тут же занялся своим любимым делом – принялся громко, и с выражением, цитировать свою многотомную жалобную книгу.