Она потерла раскрасневшийся на холоде нос. Мясистые икры в черной упаковке, блеклые глаза – в фиолетовой. Илья заглянул в коляску. Там была видна только кнопка носа, шапочка натянута по самые щеки. Сопела ровно.

– Девочка.

А может, наоборот: если он вместе с ней будет подниматься, они не решатся? Свидетель. А женщину с ребенком убивать заодно это как-то… Проще уж в другой раз. Илье было бы проще то есть.

– Вы из нашего дома?

– Я… Тут. Да. Из одиннадцатой. Горюновы. Приехал только что.

– А мы снимаем. Пятый без лифта! Сказала бы. Поможете? Вы слышите меня, молодой человек?

– Да.

Взялся за передние шасси. Распахнул дверь пошире. Шаг. Шаг. Сверху было почти тихо. Эхо только шаркало вперед по лестнице, больше ничего.

Младенец от качки запричмокивал, забеспокоился. Стал хныкать. Мешал вслушиваться.

– Полгодика, – рассказала женщина. – Вас как зовут?

– Илья.

– А то муж на работе весь день, хоть не гуляй.

Вывернули со второго к мусоропроводу между этажей. Девочка расходилась, начинала верещать.

Как в том сне, вспомнил Илья. Как во сне, где он шел по подъездным ступеням и ждал затылком пули. А вышел к Нине в квартиру, в лето, в преддорожные хлопоты и в печеный яблочный аромат.

В спину упорно дуло от незапертой подъездной двери, подгоняло Илью вверх. А Илья на вред ветру притормаживал, не хотел восходить.

Подошли к третьему.

Мимо своей двери постарался проспешить и отвернуться, вдруг в глазок смотрят.

Поднял их на пятый, принял благодарности, и сам ее поблагодарил – ей непонятно, за что. Только когда она заперлась у себя, у Ильи чуть отлегло.

Спускался на цыпочках.

Спичка была на месте, но он не поверил спичке. Дверь открывал так, как будто возвращался субботним утром из клуба, чтобы никого внутри не разбудить.