Это был ее живот.

Загорелый: в пупке торчит серебристая сережка-штанга. Кажется, совершенно плоский.

– Тебе привет.

Эта глупость Илью совсем выбила. Не знал, как на такое правильно ответить. Ему тоже привет? Ей? От кого? От папы?

Вспомнил Петины бельма в фонарном луче, вспомнил обмороженный колодец, тяжесть его тела, гидравлическую силу замерзших рук. Потом еще вспомнил, как Петя красными пальцами натыкивал безуспешно код в телефоне – раз, другой – помогая Илье его подсмотреть и хорошенько запомнить. Кому он хотел позвонить? Может быть, Нине?

– Ладно, прости, я понимаю, что это все бабья дурь! – раскаялась Нина. – Знаешь, у беременных еще и мозг атрофируется. Я прямо чувствую уже, как процесс пошел. Мужайся!

– Ок))

– А ты меня обратно к себе пустишь в квартиру? Если нет, я могу и тут перекантоваться. Просто соскучилась по твоему шесту для стриптиза!

– Нин, мне правда пора.

– Все-все. Все! Спокойной ночи!

– Спокойной)

Вот только сейчас, когда ему самому забрезжило хоть что-то впереди, стало настигать и другое: кто будет за него выполнять все эти обещания, которые он Нине щедро дает? Кто будет – за Петю?

Спас он ее? От чего? От того, чтобы не по-христиански?

Ни одного ответа. Даже эхо молчит: квартира слишком для эха маленькая и заставленная старым барахлом.

Как было лучше? Как было бы?

Она ведь узнает, скоро узнает, что он мертв, что убит. Найдут его в коллекторе, и даже если на опознание не поедет, тогда – что?! Все равно – на похороны. Зачем он вчера полез в колодец к Хазину? Как теперь поверить снова, что Хазин – это он и есть?!

Илья выбежал в коридор.

Материнская спальня была еще заперта – как захлопнулась, так Илья, порезавшись на этом, к ней больше и не подходил.

Водки если еще влить, можно совсем расшататься. Водку одному нельзя, она ему прободает пленочку между умом и безумием, которое у любого человека в специальном пузыре, как желчь, внутри хранится. Просочится темная желчь и выест ему все нутро.

Надо заболтать эту тягость, эту гадость, надо затанцевать ее, музыкой громкой задавить ее, гадину, весельем ее, весельем – как каблуком сколопендру какую-нибудь растереть по асфальту!