– В чем выражается тема рака на уровне вашего поведения: избегаете обследования? Плохо реагируете на видео с онкобольными? Мысли о грядущей смерти подруги или мамы не дают покоя?
– Все это плюс ощущение вины из-за того, что нет от меня помощи. Я конечно, езжу к подруге каждую неделю, маме звоню каждый день, но реально это ничего не дает.
– Если представить, что ситуация развивается по самому плохому сценарию, какое вам видится будущее?
– Одиночество, ненужность. Пошла бы на эвтаназию, да дочь… И так всех близких потеряла – чувствую, новую смерть не переживу.
– Вот это чувство, которое вы испытываете, когда думаете обо всем этом, оно в каких еще ситуациях дает о себе знать? Может быть при каком-то воспоминании? Или музыка какая-нибудь звучит? Фильм? Что еще вызывает эту тоску?
– Романсы дед любил и пел. Давно не слушала. Помню, когда включала, сразу слезы. Дедушка до сих пор приходит во сне. Раньше боялась, сейчас говорю с ним. Это может показаться странным, но он единственный человек, кому я могу излить душу. Вот и сейчас – говорю, а слезы подкатывают к горлу…
– Я понял вас. Пока довольно. Спасибо.
И так разговор позволил определить темы, ведущие к симптому: онкология, смерть деда, «я не нужна». Если объем такого рода информации слишком велик, я обычно прошу больного подготовить письменно что-то вроде автобиографии. Потом я ее использую, чтобы подобрать приемлемый гипносценарий.
Первый сеанс (регрессия и соматическая абреакция, установка «Не нужна»). Диагностика.
Агнесса серьезно отнеслась к рекомендациям: прослушала загрузочное аудио, подготовила триггеры для экспозиции. Разбирая ее записи, я увидел нечто новое: какая тема разговора всегда вызывает всплеск эмоций. Едва мы затронули эту тему, я увидел, как завелась моя собеседница.
– Меня предала моя подруга! Не могу простить!
– Хорошо, хорошо… Закройте, пожалуйста, глаза. Так… Какой год на дворе? Что происходит?
– Отчим выбрасывает кошку с балкона. Я отказалась дверь открывать, хочет, чтобы я поела и ушла спать. Ненавижу его, нет аппетита…
– Идешь за моим голосом вглубь времени. Я считаю до трех и ты – там, когда чувствовала то, что чувствуешь сейчас. Один. Два. Три! Что вокруг тебя?
– Не знаю. Возраст маленький, может, года два. Стошнило от творога, а бабушка (по отцовской линии) отругала меня, как будто я специально… Скинула на пол и стала менять на мне белье. Я реву. Никто не помогает. Бабушка злится. В детстве я часто закатывала истерики, часами… Могла даже выть. Напугала воспитательницу в садике. Сейчас так же. Мамы нет. Скинула меня на бабушку и уехала.
– Давай сначала пройдем все это воспоминание. Пусть эмоции не встретят преград.
По мере того, как эмоции покидали тело Агнессы, она открывала для себя (и меня) новые подробности, которые прежде были подавлены эмоциональным фоном. Сначала это были отдельные слова, какие-то новые мысли. Потом выстраивалась ретроспектива, в которой находились не менее травматичные эпизоды. Когда мы разрядили и их, Агнесса стала осознавать, как травмирующие ситуации задавали формат ее восприятия.
Второй сеанс (экспозиция и эмоционально-образная терапия, установка «Я жертва»)
– Поговорим о дедушке. Что более всего напоминает о его смерти?
– Есть песни, которые не то чтобы сразу в слезы погружают, но если я вслушиваюсь, то могу даже образ дедушки увидеть. Говорят, так в старину общались с родителями. В состоянии полуяви.