– Который же час? – спросил он, как будто только что пробудился от сна.

– Полночь! – ответил Фуше.

Монтескью вздрогнул при этом слове. Промедление Кожоля показалось ему мрачным, зловещим предзнаменованием. Почему он не ехал? Неужели эти миллионы, бесценные сокровища… вся его надежда… ускользали из рук в самую решительную минуту?

Все эти соображения мелькнули, подобно молнии, в голове аббата. Видя, что Фуше устремил на него тревожный взгляд, он поспешил улыбнуться и сказал спокойно, собрав в кулак всю свою волю:

– Да, я ничего и не забыл, гражданин министр, ни договора, ни суммы. Только… вы видите, что и у меня есть свое… только… вы понимаете, что подобная сумма не может, даже ассигнациями, находится в…

Вместо ответа аббат хлопнул себя по карману и разразился хохотом, далеко не искренним.

– И она не в ассигнациях! Не правда ли? – воскликнул министр полиции с живостью, выражавшей все его недоверие к этой республиканской монете.

– Нет, чистым, высокой пробы, золотом… тяжесть, признайте, порядочная, даже несколько лошадей едва смогут свезти ее.

Невозмутимость и веселость Монтескью успокоили министра.

– О, – отвечал он с заученной светской вежливостью, – одного вашего слова, аббат, довольно мне!.. Долги чести выплачиваются в двадцать четыре часа.

– Желаете ли вы этого обещания теперь? – спросил Монтескью, боясь, чтоб его не поймали на слове.

– К чему? Оно тем торжественнее, что будет дано в решительную минуту, – отвечал Фуше чрезвычайно вежливо.

Аббат выдохнул. Это была новая отсрочка, давшая Кожолю еще немного времени. Но, не в состоянии побороть мучившего его беспокойства, Монтескью спросил:

– Предвидя будущие происшествия, вы позволите, мне, гражданин министр, отдать некоторые приказания своим? Они ждут внизу.

– Давайте, давайте, аббат!

Роялист приблизился к окну и крикнул по-совиному, на манер шуанов. Минуту спустя в бельведере появился Бералек. Его также мучило предчувствие какого-то несчастья. Аббат шепнул ему на ухо скороговоркой:

– Нет известий о Кожоле?

– Никаких. Я послал за ним Сен-Режана, но и тот еще не вернулся. Надо думать, Кожоль попросил его о помощи в своих поисках.

Окна высокого бельведера выходили на все четыре стороны, позволяя таким образом видеть и слышать все, что происходило вокруг. Фуше стоял у окна, повернувшись лицом к Сен-Клу.

– О-го! – вдруг произнес он. – Посмотрите-ка, аббат: это что-то новое.