– Что ж, тогда давайте знакомиться, – радостно вытянул мужчина правую руку. Меня все зовут Болеслав Мартынович. А вас как величать?

– Сандрин Андрогор! – поклонилась моя спутница.

– Александр Григорьевич, – протянул я руку. А нашего спутника зовут Михаил Александрович.

– Очень, очень приятно, – затряс мою руку хозяин дома. Руки его отчего-то были холодны как лёд, и мне на секунду даже показалось, что я попал в волчий капкан, настолько крепко была захвачена моя ладонь.

После взаимных расшаркиваний и поклонов мы отправились в обратный путь. Прошли через коридорчик, повернули налево, открыли дверь и по трём высоким ступенькам вновь попали на кухню. Теперь я увидел её как бы другими глазами. И массивный дубовый стол, обставленный шестью подобранными к нему в тон стульями, и резные полки с тарелками и расписными глиняными макитрами. И даже люстру на потолке! Я так и застыл, недоумённо глядя на потолок. Старинную люстру из потемневшей от времени бронзы на крестьянской кухне я никак не ожидал встретить в глухой белорусской провинции.

– Это всё старинные польские вещи, – подхватил меня под локоть Болеслав Мартынович, – ещё с войны! Собственно они здесь появились после того, когда дом был построен.

– Странно, что он стоит так далеко на отшибе, – послушно двинулся я к выходу, – совершенно вне остальной деревни!

– Ничего странного, – услышал я в ответ. Просто здесь раньше был лагерь для военнопленных. Да, да, самый настоящий лагерь, не удивляйтесь. И дом этот возводился для начальника того лагеря. Видите, какие тут брёвна на стены положены! Им ещё сто лет простоять не слабо́. А все остальные бараки строились из досок, и от них уже давно ничего не осталось!

– И что же эти военнопленные здесь делали?

– Точно не скажу, не знаю. Возможно, работали на песчаном карьере. Река тут есть неподалёку, Дубровкой зовётся. Так там она нанесла столько чистейшего песка, что из него выстроили и станцию в Езерищах, и почти все тамошние дома. Этот лагерь до пятьдесят четвёртого года здесь работал, да…, такие вот дела.

Хозяин дома умолк и выйдя на крыльцо, озабоченно осмотрелся по сторонам.

– Пёс мой куда-то запропал! – пробормотал он. Вечно чёрт его уносит, когда не надо…

– Прибежит, – беспечно пожал я плечами, – проголодается и прибежит.

– Я не про то, – нахмурился чернобородый, – боюсь, как бы он на вас не напал. Уж больно ретив к чужим-то, на дух не переносит. Но не беспокойтесь, я его на цепь посажу, как явится.

Пока наш хозяин занимался поисками собаки, я догнал Сандрин, которая о чём-то глубоко задумавшись, медленно шла по направлению к озеру.

– Как тебе жильё? – пристроился я рядом.

– Удивительное, – встряхнула она волосами, – никак не ожидала встретить здесь чисто французский деревенский дом.

– Так я выяснил, в чём тут дело, – поспешил поделиться я полученными сведениями. Оказывается, на этом месте после войны был лагерь для пленных. И этот дом заключённые построили для коменданта. Возможно, что среди них был француз, назначенный в руководители этой стройки. А какой он дом мог построить? Точно такой же, какой он хорошо знал по прошлой жизни, то есть – французского образца!

– Возможно, – с сомнением в голосе отозвалась девушка, – но я всегда сомневалась в том, что французы воевали против России в прошлом веке.

– С чем чёрт не шутит! – отозвался я. Воевали же вместе с немцами и венгры, и итальянцы, и финны и даже испанцы. Почему бы и французам не затесаться в ту же компанию?