В ответ на это Константин получает до того цветистое и живописательное пожелание лечь под бешеного ульга в период гона, а лучше — сразу под целую стаю, — что даже невольно жалеет, что ему совершенно негде это записать: пожалуй, даже Курт уважительно присвистнул бы от такого красочного оборота.
Если ещё жив.
— Из твоего ответа я рискну предположить, что тебе не слишком-то приятно моё общество, — Константин с рассеянным удивлением смотрит на окровавленный камень, который зачем-то всё ещё сжимает в руке. — И раз так: даю всецелое дозволение от него освободиться.
«Я поспешил, предположив наличие хоть капли разума в тебе, меч, не знавший заточки, — презрительно цедит Винбарр. — Я бы с превеликой радостью оставил тебя гнить. Потому что как только я уйду — ты сдохнешь обратно. Ты жив лишь благодаря мне».
— Какая очаровательная ирония для того, кто едва меня не убил, не находишь?
Отголоски беззвучной ярости скрежещут вдоль позвоночника ржавым клинком — тупым и зазубренным, не способным причинить вред.
Винбарр больше ничего не говорит. Не говорит до тех самых пор, пока Константин не добирается до Каменных Холмов — бывшего святилища Верховного Короля. Прекрасно подходящего места, чтобы протянуть следующую связь с островом.
И тогда, между проклятиями, между пожеланием подхватить жёлтую хворь, выблевать собственные кишки, поймать с их помощью левольга и скакать верхом на его ядовитых шипах до следующей луны, Винбарр — случайно или намеренно — выбалтывает и пару скупых подробностей на чрезвычайно интересующую Константина тему.
По всему выходит, что он действительно вернулся к жизни лишь благодаря призыву духа Верховного Короля в мёртвое (разве что остыть ещё не успевшее) тело. Сила
Винбарр явно не горит намереньем рассыпаться в подробностях. Но пока довольно и этого. Если ведьма ошиблась — им же хуже. Константин снова здесь. Он снова вернулся. И сила, которой он повелевает, вновь в его руках. И станет ещё больше.
При слове «повелевает» Верховный Король начинает хрипло смеяться.
«Навозный жук возомнил, что повелевает попутным ветром, помогающим ему лететь чуть быстрее, чем могут его жучиные крылья».
— А сам-то, — фыркает Константин, — без спроса влез в чужое тело, а теперь делаешь вид, что так и надо. Как будто имеешь на это хоть какое-то право.
«Я не просил об этом, — рычит дух и явно злится. — Я не обязан объяснять тебе, змеиный вымесок».
— Кстати, если у тебя вдруг закончатся все эти очаровательные прозвища в мой адрес, можешь вспомнить, что у меня есть и имя.
«Твоё имя покрыто грязью и недостойно того, чтобы осквернять им воздух».
Он говорит с Константином неохотно, резко и презрительно.
Константин не может приказать ему заткнуться, но вскоре обнаруживает, что способен просто перестать слышать его по своему желанию. Жаль, что чаще всего ненадолго.
«Самозванец, кичащийся краденой силой, — шипит Верховный Король, когда перед Константином, осоловело тряся уродливой рогатой башкой, поднимается первый призванный Хранитель. — Твои подлые предки ещё много циклов назад пытались разорить Тир-Фради и получили по заслугам. Получишь и ты».
— Да, я слышал, что «