Но также добавила, что она сможет восстановить свои способности только после нескольких месяцев реабилитации. Мы сразу же приступили к занятиям, но вскоре стало ясно, что обычная программа реабилитации ей не подходит. Пациентам с инсультом обычно назначают комплекс упражнений, которые немного напоминают детские игры. Порой они должны часами выполнять элементарные задания, например вставлять деревянные колышки в маленькие отверстия. Югетта смотрела на принесенные ей «игрушки» с нескрываемым пренебрежением: «Как это поможет мне снова рисовать?»

Ее реакция была типичной для высокофункциональных пациентов — руководителей компаний, художников, спортсменов, инженеров, испытывающих раздражение или разочарование, когда их заставляют выполнять коррекционные задания, которые на первый взгляд намного ниже их уровня способностей. Хотя часть мозга Югетты была повреждена, ее личность оставалась той же, и это нужно было учитывать в любой схеме лечения. Поэтому, когда Югетта наотрез отказалась выполнять упражнения, я решила отойти от стандартов. Если ее интересует только искусство, значит, мы используем ее страсть в качестве проводника к восстановлению ее мозга. Я применила жесткий подход из милосердия. Я сказала ей, что она записана на новый курс по живописи, а я ее преподаватель.

Каков был учебный план? Наметить новые связи в мозге. Цель заключалась в том, чтобы использовать естественную способность мозга к адаптации, подключиться к сохранившимся здоровым отделам и создать новые связи для компенсации повреждений. В случае Югетты это означало месяцы тяжелых реабилитационных занятий, которые были посвящены ее страсти и ее личности как художника. Иными словами, ей пришлось заново учиться рисовать и расширять внезапно уменьшившийся холст. Это была трудная и кропотливая работа.

За первые три недели совместной работы она сделала более шестидесяти рисунков, пытаясь восстановить свое внимание. Несмотря на усталость и подавленное состояние, она выполняла все, что я ей говорила. Часто ей хотелось сдаться, спрятаться в большом шарфе, который она иногда надевала, когда бродила по холодным больничным коридорам. Но это означало потерять себя как художника.

После очередного упражнения, когда казалось, что у нас ничего не получается, она спросила меня: «Для чего мы все это делаем?»

Я глубоко вздохнула. «Ваша теменная доля, — объяснила я, — как большой дом со множеством комнат. В одной из них погас свет. Неважно, по какой причине: перегорел ли предохранитель или случилось короткое замыкание, но свет в этой комнате больше не горит. И вы не можете включить его снова. Как вы будете видеть? Как вы сможете рисовать в темноте? Для этого вам нужно включить свет во всех остальных комнатах, открыть все двери, снести стены, если необходимо, и наполнить дом таким количеством света, что его отсутствие в одной комнате не будет иметь значения, потому что весь дом будет освещен».

Именно этим мы и занимались. Я просила Югетту нарисовать автопортрет с разных ракурсов с помощью зеркал, отражающих ее справа и слева. Снова и снова я управляла ее полем зрения, заставляя обратить внимание на игнорируемую сторону, посетить другие комнаты в доме ее разума, включить больше света и разрушить мешающие стены.

Она начала делать небольшие успехи, которые постепенно переросли в грандиозные. Меня поразило осознание того, что если бы она не была художником, если бы у нее не было этой страсти, этой любви к своей работе, то она никогда не смогла бы оправиться после такого обширного инсульта. И похоже, именно с любовью были связаны многие успехи Югетты в реабилитационном центре. Когда мы помещали слева от нее фотографию дорогого ей члена семьи, например внука, она замечала ее легче и быстрее, чем изображение неодушевленного предмета или незнакомого человека. Положительные ассоциации, вызываемые фотографией внука, порождали мощную эмоциональную реакцию, которая активировала лимбическую систему мозга. Эта система управляет эмоциями и воспоминаниями и, что особенно важно, улавливает сигналы и посылает их в теменную долю, давая ей импульс, позволяющий преодолеть недостаток внимания.

Медленно, по мере создания новых ментальных связей, Югетта формировала новые привычки, находила новые способы видеть и научилась переводить внимание на левую сторону. Сначала объекты, находившиеся там, визуально распадались на части, как стеклышки витража. Но со временем картина стала целостной. Холст расправился.

Через год она почти полностью восстановилась. Помимо этого, после реабилитации она стала еще лучше видеть углы и пропорции, острее чувствовать каждый мазок кисти и еще больше ощущать себя художником. Она призналась мне, что до инсульта иногда слишком осторожничала в своей работе. У нее даже был комплекс неполноценности рядом с мужем, который был коммерчески успешнее в живописи.

После инсульта и восстановления эта неуверенность исчезла. Ее холсты увеличились, а стиль стал более свободным и экспериментальным. Она даже стала делать цветные проекции в своих работах и поучаствовала в больничной выставке. «Не могу поверить, что говорю это, — сказала она мне, — но инсульт как будто освободил меня».

Восстановление Югетты иллюстрирует способность мозга перепрограммировать себя[62]. Эту выдающуюся способность называют нейропластичностью, и она имеет фундаментальное значение для понимания работы этого органа.

Нейроученые часто рассуждают о функциях определенных отделов мозга. Например, что та или иная область позволяет хранить воспоминания (гиппокамп) или распознавать опасность (миндалевидное тело). Это может создать ложное впечатление, что за сложные функции отвечает исключительно та или иная часть мозга. На самом деле так бывает крайне редко. Мозгу присуща универсальность, и его операции обычно распределены по нескольким областям.

Речь, например, не локализована в одном участке. В ее формировании и обработке участвуют несколько отделов: лобная, теменная, височная доли и островковая кора. И это еще далеко не все. Далее я подробно расскажу об этих отделах, потому что они тесно связаны с нашей способностью выстраивать романтические отношения.

Каждая область мозга выполняет множество функций, поэтому разные отделы могут дополнять, усиливать и, при необходимости, даже дублировать работу друг друга. Они также могут развить новую функцию, чтобы компенсировать повреждение в другой области.

Все это может казаться странным, если думать о мозге как о механизме, состоящем из отдельных частей, выполняющих определенные задачи. Если в автомобиле сломался кондиционер, вы не будете ждать, что система подачи топлива начнет чудесным образом обдувать вам лицо прохладным воздухом.

Однако в мозге такие аварийные замены происходят регулярно. При повреждении мозг пытается адаптироваться, чтобы сохранить свои функции. У него много нейронных путей — способов достичь одного и того же пункта назначения. Если какой-то путь заблокирован, мозг иногда может перенаправить сигнал по другому пути. Эта способность мозга компенсировать повреждения также объясняет, почему потеря одного из чувств (например, зрения) усиливает другое (например, слух). Мозг пытается восполнить потерю в одном месте усилением работы в другом.

Именно это и произошло с Югеттой. После инсульта она не замечала предметы слева, но в то же время стала необычайно внимательна к предметам справа. А когда Югетта окончательно восстановилась после реабилитации, то как художник стала мыслить более аналитически. Помимо того что мозг компенсировал повреждения, вновь сформированные ментальные связи позволили не только восстановить утраченные функции, но и развить новое удивительное видение.

Хотя Югетта была уникальна во многих отношениях, ее восстановление прошло по схеме, которую я вскоре смогла наблюдать у десятков других пациентов. Часто именно страсть к чему-то — призванию, хобби, человеку или чему-то еще, что они любили больше всего в жизни, — помогала им вновь обрести утраченные навыки или способности. Я читала о силе любви в научно-популярной литературе по психологии, слышала, как ее воспевают в балладах, и даже восхищалась ею в детстве, наблюдая за своими родителями, но только на практике узнала, что она на самом деле может играть важную, хотя и еще не изученную роль в работе мозга. И тогда я начала задумываться о том, что именно любовь может быть ключом не только к восстановлению поврежденного мозга, но и к росту его активности в здоровом состоянии.