Володя Татарович

В 1937 году в Ленинграде, как тогда писали, в «торжественной обстановке» был открыт Дворец пионеров. Роскошные залы бывшего Аничкова дворца были переделаны под помещения для занятий художественной самодеятельностью, лекций, игр и развлечений. Какие-то комнаты расписали палешане, которых специально пригласили в Ленинград. Два более скромных корпуса, где раньше, видимо, располагались службы дворца, отдали под научные и художественные кружки.

Кружком скульптуры руководила молоденькая и очень хорошенькая Валентина Николаевна Китайгородская. Благодаря ей из восьми человек, занимавшихся в кружке, пятеро окончили Академию художеств и стали скульпторами. Ване Кривенко во время войны оторвало руку, и он стал искусствоведом. Двое погибли.

Из занимавшихся в кружке Ия Вениева, Татарович и я поселились в доме на Песочной набережной. Все мы жили на одной лестнице, и наши мастерские находились в одном коридоре.

Володя Татарович, ладный, красивый шатен, с серыми глазами и хищным носом, носил до войны черную кавказскую бурку. Бурка ему очень шла… а может быть, бурки и не было, но он всегда производил впечатление человека в бурке и с острым кинжалом на поясе. До переезда на Песочную набережную Володя жил с женой Ирой и сыном Андреем в мансарде на Васильевском острове. Это была небольшая комната с низким потолком и с окном, выходящим на крышу.

В студенческие годы Володина мансарда стала любимым местом наших сборищ. Там мы отмечали все праздники — дни рождения, завершение сессий, Новый год. Сидеть было не на чем. Стола не было вообще. Скатерть клали прямо на пол, и все усаживались вокруг по-турецки. Единственное, без чего нельзя было обойтись, — разномастные рюмки и стаканы, которые каждый из нас приносил с собой. Оставшиеся целыми после «застолья» рюмки составлялись в низенький «древтрестовский» буфет.

Вскоре у Татаровичей родились близнецы — двое мальчишек. Был объявлен конкурс на лучшие имена для этих ребят. Предложений было много, конкурс затянулся, и тогда Татарович решил:

— Надоело думать и выбирать. Назову всех Андреями.

Мы еле отговорили его от этой безумной идеи, которая могла бы очень осложнить ребятам жизнь в будущем и создать массу проблем для детей, для милиции и паспортисток. До рождения близнецов Володя был очень озабочен отсутствием денег. Ходил подавленный, мрачный. После рождения двойняшек он вдруг успокоился и заметно повеселел.

— Все равно не прокормить, — говорил он беззаботно.

Когда близнецы подросли, они оказались очень живыми и подвижными ребятами. Однажды они запустили юлу в отделение буфета, где стояли наши рюмки. Систематически раскачиваясь на свисающей с потолка лампе, они выбивали ногами стекла в окне. Проклиная все на свете, Володя затащил ящик стекла на свой седьмой этаж и каждые несколько дней вставлял в окно новые стекла.

Постепенно дети заполнили всю мансарду. Пить стало не из чего, да и мы вскоре окончили академию и разбрелись по разным углам, и наши веселые праздники на Васильевском острове закончились.

Но нас с Володей продолжало связывать многое. Сначала мы вместе работали в мастерской в Александро-Невской лавре. Эту мастерскую мы втроем — с третьим нашим другом, с которым мы вместе занимались еще во Дворце пионеров, Лешей Далиненко, — сами восстанавливали полгода из руин. Здесь же втроем выполнили несколько первых памятников: Анатолию Бредову для Мурманска, Ленину — для Кировского завода и много других совместных работ.

К несчастью, Леша, который был, пожалуй, самым талантливым из нас, рано ушел из жизни. Он обладал удивительным качеством: стоило ему вылепить портрет какого-нибудь видного государственного деятеля, как того сразу же разоблачали или в лучшем случае снимали с работы. Так было с портретом академика Марра, с портретами Берии и Хрущева.

Мы шепотом посоветовали ему не разбрасываться, а сразу сделать групповой портрет всех членов Политбюро. Как-то он вылепил трехметровый барельеф Ленина и Сталина для Балтийского вокзала, но мы почему-то в те годы еще не придали этому никакого значения. Несколько позже и это сработало.

А мы с Володей продолжали некоторое время работать вместе. С нами случались разные истории, связанные и не связанные с нашей профессией, но об одной из них я хотел бы рассказать особо.

Эта история произошла со мной много лет назад, и кое-что сейчас может показаться странным.

Мы работали с Володей над памятником Ленину для столицы Чувашии. Работа подошла к концу, и Володя ожидал меня в Москве у своей очередной дамы, чтобы вместе лететь на открытие.

Памятник этот мы выиграли по конкурсу, затем без особых мук утвердили проект на художественном совете и несколько лет продолжали упорно работать, если так можно сказать, над «образом», бесконечно уточняя детали: то вкладывая кепку в руку, то убирая ее.

Это было то время, когда уже никто не спрашивал, кому делается памятник. Кому — было и так ясно, спрашивали только, для какого города.