Тридцать два. Самый темный огонь. Брайтон

Глаза я закрыл, но в темноте вспыхивают зеленые, розовые, синие и оранжевые вспышки. Мне жарко, как будто я сижу под прожектором, но вскоре становится легче. А потом я слышу крик. Я щурюсь и различаю среди вспышек руки Евы. Свет слепит глаза, поэтому я решаю расслабиться, пока Ева колдует надо мной. Я в безопасности. Я в лазарете в Нове. Закончив со мной, Ева рукавом вытирает пот с лица и падает в кресло.

– Спасибо, Ева. Извини, что тебе пришлось через это пройти.

– Ничего, бывало и хуже.

Не очень приятно слышать такое, если учесть, что мне так плохо никогда не было. Последнее, что я помню, как Эмиль выкрикивает мое имя, а глаза Пруденции вспыхивают, когда она спасает меня. Мне снова становится жарко.

– А где все?

– Кто где. Большинство в зале для совещаний, Пруденция сидит с твоей матерью, пока та отдыхает. Когда ты… пока тебя не было, у нее случился сердечный приступ.

– Что? – Я вскакиваю. – Ты ее вылечила?

– Я могу залечить большинство ран и некоторые внутренние кровотечения, но болезни сердца мне неподвластны.

– Почему она не в больнице?

– Инспекторы следят за твоей семьей, Брайтон. Я обещаю, что мы сделаем все возможное.

– Этого недостаточно.

– Извини, что не умею творить чудеса! – рявкает Ева.

Извиняться я не собираюсь. Почему жизнь моей матери в руках людей, которые не способны ей помочь? Но люди умеют удивлять.

– А где Эмиль?