– Хорошо, я оставлю его для тебя в твоей комнате. – Громкость уменьшается, когда она направляется в мою комнату, и звук скрипа лестницы вибрирует по всему дому.

– Спасибо тебе! – кричу я, прежде чем она выходит за пределы слышимости.

Ополаскивая волосы, я позволяю своим собственным силам просочиться в ванну, нагревая воду почти до обжигающе горячей. Я самозабвенно вздыхаю, стараясь погрузить в воду как можно больше своего тела, наслаждаясь моментом, потому что я принимаю ванну впервые за долгое время.

Присутствие Гидеона и книги делает меня еще большей мишенью, и каждая секунда, пока он продолжает быть связанным со мной, может стать моей последней секундой свободы. Они убьют меня только за то, что отыщут у меня эту проклятую книгу. Боги, я не могу представить, какой поднимется шум, если кто-нибудь узнает, что мне суждено положить конец войне, на мне висит заклятие о возвращении мертвых богов, и, по-видимому, я открыла дверь, высвобождающую калиаков. А еще, очевидно, каждая секунда, которую я трачу впустую, позволяет еще большему количеству существ проникнуть в наш мир.

На этой мрачной ноте я подтягиваюсь и встаю на ноги, уже скучая по теплу ванны. Отжимаю волосы, прежде чем завернуться в потрепанное полотенце.

«Гидеон, ты здесь?» – Я хватаюсь за связывающую нас нить, которая воспламеняется каждый раз, когда он бросает на меня взгляд.

Тишина.

Я стараюсь вытереться насухо и намазываю кожу лосьоном с ароматом ягод, который успокаивает мои ноющие мышцы. Я бормочу ругательства за то, что не продумала весь процесс до конца.

«Я заверну книгу в одну из рубашек Венсена». – Если он меня слышит, это наверняка привлечет его внимание.

Тишина. Снова.

Ведь если он в спальне, наверняка он меня слышит?

Жар приливает к моим щекам, когда я медленно открываю дверь, прокрадываюсь в холл и на цыпочках направляюсь в свою спальню. Было бы разумнее, если бы я передвигалась шумно, чтобы предупредить его о своем прибытии. Но, с другой стороны, может быть, будет лучше, если он не будет предупрежден о том, что время купания закончилось.

Плотнее обернув полотенце вокруг груди, я хватаюсь за бронзовую дверную ручку, поворачиваю ее и, ни секунды не колеблясь, врываюсь внутрь. Как только я оказываюсь внутри, я чувствую его присутствие.

– Сказать, что на тебе нет ничего, кроме полотенца, – гораздо более эффективный призыв. – От его теплого голоса и пристального взгляда по моей спине бегут мурашки, а щеки заливаются ярким румянцем.

Я остаюсь на своем месте, чтобы ему не было видно меня спереди. Точно так же, как в тот раз у водопада, я не хочу доставлять ему удовольствие, думая, что он способен пошатнуть мою уверенность в себе. Я слишком многое прошла, чтобы чувствовать себя уязвимой из-за того, какая на мне одежда или отсутствует вовсе.

Я переминаюсь с ноги на ногу, поворачиваясь к нему лицом и крепко скрестив руки на груди. Оцениваю его с головы до ног точно так же, как я делала это много раз до этого, в то время как где-то в глубине моей головы тихий голос говорит: «Я справлюсь с ним», несмотря на то, насколько я могу ошибаться.

– В лесу на тебе было надето гораздо меньше, маленькая эльфийка. – Его смешок пробуждает во мне потребность в его прикосновении.

«Если бы ты был джентльменом, ты бы отвернулся», – съехидничала я, уязвленная очень точным прозвищем.

– А я и не утверждал, что я джентльмен, – зловеще отвечает он, делая еще один шаг навстречу.

У меня перехватывает дыхание, и я борюсь с желанием отвернуться от пьянящего вкуса глинтвейна и страсти в его взгляде.