Женечка кое-как отдышалась. Ничего особо страшного не произошло, лестница загадочным образом вывернулась в обратную сторону, теперь ее спираль закручивалась против часовой стрелки. Ступени убегали далеко вниз, в темень широкого кирпичного колодца. В замшелых стенах колодца обнаружились многочисленные запертые калитки, почти на каждой светился знак – буква, не имеющая отношения к кириллице. Привратник ничего не трогала, только смотрела – и железные калитки распахивались сами собой. Женечке показалось – в одном из отверстий мелькнуло что-то похожее на кухню, ржавые котлы, поварешки, там еще что-то висело на стене, рядом с календарем, что-то длинное, мерзкое, похожее на распятую кожистую бабочку, пришпиленную к обоям вилками и ножами. Но рассмотреть толком не получилось; едва Привратник отвела глаза, шипастая калитка с рычанием захлопнулась, вместо ручки оскалилась полукруглая зубастая челюсть, а на месте замочной скважины заморгал покрытый багровыми сосудами глаз.

– Вашу руку, сударыня! Не бросайте меня!

У Женьки сердечко колотилось где-то в трахее. Она подставила плечо; казалось, с каждым шагом щуплая стражница весит все больше. Лестница всхлипнула и выгнулась в обратную сторону. Налитые кровью, глазища, моргали со всех сторон, в закоулках шипели корявые бурые свечи. Женьке показалось – кто-то притронулся к ноге. Пахло отвратительно, хуже, чем в помойной яме. Девушка посмотрела вниз, и… что было сил прикусила язык, чтобы не заорать. Ее ноги и ноги Привратника до щиколотки погрузились в камень ступеней, в полустертые шестигранные плитки. И с каждым шагом ноги погружались все глубже и глубже. До конца лестницы оставалось ступеней двадцать, там внизу слабо светилась арка. Подле нижних ступеней скорчились трое мужчин, неопрятные, одетые в темное, бесформенное. Один пытался встать на колени, но снова падал. Головы у него не было.

– Вестник, позволь, я убью ее? – с трепетной надеждой в голосе, где-то внизу, за аркой спросил Оракул.

– Да, всех, кроме ее мачехи, – прорычала в ответ Ольга.

Ступив, наконец, на дно подвала, Женька вздохнула с облегчением. Из-за противного запаха дышать пришлось ртом, зато ее встретил сухой, твердый и теплый пол. Как ни странно, внизу оказалось гораздо теплее, чем в доме. За готической кирпичной аркой открылся очередной коридор, уже без драных обоев и сгнившего паркета, почти красивый и даже… какой-то торжественный. Из мраморных подставок росли кривые морщинистые свечи, точно ножки поганок. Фитили свечей торчали сверху вниз, и огоньки на них горели тоже наперекор земному притяжению. Черный воск каплями летел на потолок, оттуда свисали причудливые сосульки. В глубине коридора Цесарио деловито раскачивал высокую клепаную решетку, живо напомнившую Женьке кладбищенские ворота. Вестник стояла рядом, напружинившись, подняв в руке то ли кинжал, то ли меч с коротким лезвием, Оракул болтался у нее в клетке за спиной. Женька отродясь не брала в руки настоящее оружие, и нисколько в нем не разбиралась. Она только отметила про себя, что клинок тонкий, блестящий, и как бы неуловимый. Почти такой же неуловимый, как шов, скреплявший морок вокруг дома. Можно заметить, но уже в следующий миг клинок сверкал рядом, но в другом месте. Подле мягких сапог Вестника на шестигранных узорчатых плитках крупно вздрагивало нечто розовое, трясущееся, как студень. Женька отвела глаза, но любопытство взяло верх. Там лежала умирающая женщина… даже странно, что до сих пор не мертвая. Совершенно точно не мужчина, поскольку не существует мужчин с тремя пышными грудями. Трехгрудая толстуха цеплялась пальцами за голубой серп, торчащий у нее изо рта. Одета она была так, словно с детства сходила с ума от группы «Металлика». Заточенные стальные шипы торчали у нее отовсюду, из кожаных штанов, кожаной безрукавки, ошейника и перчаток. Там, где не было одежды, прорвав дряблую кожу, тоже торчали шипы. Толстуха пыталась что-то сказать, сучила жирными ногами. Однако коготь Вестника засел достаточно глубоко, и пригвоздил чудовище к полу.

– Не тревожьтесь, это местные холуи, – презрительно процедила Привратник. – От моих малышей не увернуться, Цесарио найдет любую нечисть.

Женечка взглянула наверх. Здоровенная квадратная дыра, в которую они совсем недавно свободно пролезли, отсюда казалась крошечным отверстием. Сырые глиняные стены колодца моргали десятками глаз, лестница игриво изгибалась, ступени терлись друг о друга с противным звуком, будто тысячи насекомых разом сбрасывали отслуживший хитиновый панцирь. К тому моменту, когда Женька в обнимку с Привратником догнали Вестника, кот почти справился с преградой. Ольга помогала оборотню тем, что непрерывно лупила сквозь решетку своим клинком и заточенными когтями. С той стороны кто-то фыркал и мешал отодвинуть засов. Каменный пол внезапно и подло снова стал жидким, доходил Вестнику почти до колен. Мы тонем, чуть не закричала Женька, вы что, не видите?

– Привратник, скорее! – Ольга нанесла очередной удар и вовремя отшатнулась; в сантиметре от ее лица просвистело нечто полосатое, похожее на осу, увеличенную в сотню раз.

– Уже идем… – прохрипела стражница, сплевывая кровь.

Цесарио, наконец, вырвал решетку из стены. С той стороны грызла прутья полупрозрачная полосатая мерзость с игольчатым хвостом, такая же, как на входной двери. Вестник нанесла несколько ударов наотмашь. То, что весьма отдаленно походило на огромную осу, не сдохло даже теперь. Разрубленное на четыре неравные части, прикованное к решетке, оно извивалось и свистело.

– Мокряки здесь! Оракул, держи их!

– Сударыня, берегитесь, не трогайте мокрые стены!

За решеткой открылась вытянутая, изогнутая зала, с очень высоким потолком, источавшим тусклое сияние. Вестник щелкнула чем-то, яркий ком огня полетел во мрак, затем еще сильнее вспыхнул, изгоняя тени из углов. Больше всего это походило на осветительную шашку.

Нападавших Женька заметила без подсказок. По заляпанной жиром стене струилась навстречу непрошеным гостям лужа влажной плесени, за ней – следующая, и еще, и еще. Оракул что-то промычал, Привратник сощурилась. До ближайшего мокрого пятна оставалось метра четыре, когда поверхность его вздулась, и почти под ноги людям прямо из стены вывалилось нечто желтушное, стенающее басом, пульсирующее, вонючее, покрытое двумя рядами мелких паучьих глаз. Бесформенный ком, размером с крупный арбуз, плюхнулся на пол, на нем вздувались и лопались гнойные прыщи. В следующий миг порождение тьмы разогнуло тонкие морщинистые ноги, распахнуло посреди груди мелкозубую плоскую пасть, и сразу стало похоже на помесь жабы с пауком. Теперь оно нависало над Женькой, а смердело так, что пришлось дышать открытым ртом.

Привратник вытянула руку, но не выстрелила. Что-то там дернулось, в ее широком шерстяном рукаве. Женька ощутила, как это «что-то» скользит вдоль ее плеча, напрягаясь и расслабляясь под одеждой Привратника. Змея! Ох, только бы не змея!

Второе гнойное создание вывалилось из заплесневевшего гранита сразу следом за первым; внутри полупрозрачного, то ли подбородка то ли живота бессильно вздрагивало что-то черное, лохматое…

Собака. Это же Брюнет, каменея от ужаса, прошептала Женька. Милый, добрый соседский Брюнет, беспородный ласковый пес, которого все в округе подкармливали. А теперь его пожирали заживо!

– Взываю к тебе, справедливая Баст… – под взглядом Привратника, порождения плесени зашатались, покрылись пузырями и неторопливо дернулись в атаку.

Впрочем, атака тут же захлебнулась. Раздалось противное шкварчание. Погасло несколько свечей-поганок. Из рукава Привратника высунулась голова, но это была вовсе не голова кобры или удава. Нечто со спутанными волосами, цвета гнилой соломы, с огромными полуоткрытыми буркалами на сморщенном, как у новорожденной обезьяны, личике. Дальше головы из рукава показалось вполне змеиное туловище, чешуйчатое, лоснящееся…