– Отдохни. Сбеги от Миши на недельку.

Я удивленно обернулась. Ты же не сможешь сбежать вместе со мной. Даже если бы я могла, это предложение значило сбежать на недельку и от тебя.

– Нет, – я снова отрицательно качала головой. Нет.

Мы шли.

– Ты же в этой каше варишься, – тихо проговорила я в гравий под ногами, – зачем такое крутить в прйм-тайм?

– Какое такое? – не понял он.

– Эти истязания, извращения… Особенно сейчас, когда и так не сладко. Многим не сладко.

– Ох, Лидунь… много причин, – Марк усмехнулся, ловя мою ладонь. – С одной стороны, когда все плохо, показать еще худшее зрелище – это и есть успокоить. Чужая беда всегда заставляет вздохнуть: слава богу, это случилось не со мной. С другой – это метод устыжения. Все же, кто-то может считать эти программы социальными. Ты знаешь, что это происходит и, возможно не пройдешь мимо, став нечаянным свидетелем. Дальше – это отвлечение внимания. Эти ужастики уводят твои мысли от неудобных тем к вполне безопасным. Как-то надо отвлекать мысли многомиллионного населения от того, что происходит в стране и мире. Ты только представь себе толпы сознательных граждан, задающихся вопросами «кто виноват» и «что делать»?

Я засмеялась.

– Много причин и способов не давать нам думать.

Подняв подбородок, я замерла в нерешительности.

– Давай уедем, Марк, – предложила тихо, не глядя.

– Милая, я не могу сейчас.

Зябко поежившись, я кинула на мужа короткий взгляд.

– Ты не понял. Давай уедем из страны. Насовсем. Я не хочу здесь жить.

Марк не смотрел на меня, вытянув губы трубочкой. Я наблюдала за ним искоса, боясь посмотреть прямо.

Прямо в глаза своему малодушию.

Прямо в лицо своей слабости и страху.

Прямо и решительно. Не могла.

– Марк, – позвала я, не выдерживая молчания.