Елена Ксенофонтова на публике производила впечатление успешной женщины, уверенной в себе, востребованной актрисы. Красивый дом, счастливые дети, муж – успешный, состоятельный адвокат. Казалось, не жизнь, а сказка. И вдруг пост в социальных сетях: «Молчать нельзя говорить». И страна узнала страшное: как за фасадом красивой жизни скрывались отчим-садист, потеря ребенка, предательства мужей. И как история домашнего насилия стала судьбой Елены Ксенофонтовой.
– Я сделала пост, когда достигла пика отчаянья. Поверьте, это было очень спонтанное решение. Поскольку в конце января, в последних числах, мне был вынесен обвинительный приговор по статье «Хулиганство». Мой собственный муж – Александр – подал на меня в суд, заявив, что я якобы его избила.
Была очень забавная ситуация. На первом же заседании суда я узнала о том, что он добивался возбуждения уголовного дела не один месяц. Но мне Александр не говорил, что подал на меня в суд. Два месяца я ничего об этом не знала.
Сначала ему отказали в возбуждении уголовного дела по отношению ко мне. Он продолжил добиваться своего. Ему второй раз отказали, но человек был настойчив. Александр написал в прокуратуру какое-то большое и очень аргументированное письмо, и, вняв этим аргументам, прокуратура все-таки решила уголовное дело возбудить.
В обвинении все крайне витиевато, но при этом очень высокохудожественно. Если коротко, то была некая размолвка и я якобы вела себя крайне агрессивно – это то, что говорит он. Его слова: «Она вошла к себе в спальню. Я вошел следом, чтобы ее успокоить». Дальше формулировка приблизительно такая: «С разворота Елена Юрьевна нанесла мне три удара в височную, лобовую область, чем ввергла меня в состояние нокдауна. Я на какое-то время потерял ориентацию. Когда очнулся, она уже лежала на кровати и звала о помощи, а я стоял, опершись коленом о кровать». Я, видимо, ниндзя. И когда я долго выясняла, чем же я все-таки его ударила, он сказал, что кулаком. «Вы знаете, – сказал он, – Елена Юрьевна хорошо владеет и правой, и левой рукой».
До этого была долгая предыстория. Он понимал, что я ему не верю, знаю, что он мне изменяет.
На самом деле ситуация была такой. Это было утро, пришла Светлана и убиралась у нас в дальней комнате, а мы были в прихожей. Он сказал, что пришли слишком большие счета. Я говорю: «Где они? Покажи, я их оплачу». Он сказал: «Нет, не покажу». – «Ну тогда, прежде чем обвинять, может быть, стоит какие-то доказательства предъявить?» И что-то как-то слово за слово… Мы не кричали, это была словесная перепалка, не более того.
Я зашла к себе в спальню, и практически следом за мной вбежал он. Схватил за горло, протащил, бросил на кровать, сел сверху, выкрутил руки.
Он был разъярен – весь красный, пунцовый. Стал кричать, обзываться. Я сказала: «Не правильнее ли было бы уйти? Это было бы честнее.» Я не в первый раз просила его уйти и убеждала, что его отцовские права никто не отрицает: «Ты можешь приходить в любой момент, общаться с Соней, но так жить нельзя». Дальше я попыталась крикнуть, позвать на помощь. Александр испугался, что я это сделаю, отпустил одну руку, начал затыкать мне рот, хватать меня за горло. Я в это время освобожденной рукой начала отбиваться, но это было крайне сложно, потому что он высокий. Александр сидел на мне. Было больно грудной клетке, он сдавил ее коленями. Я начала задыхаться. И, видимо, когда я отбивалась, я задела его щеку и, наверное, его покарябала, но я не могла попасть по голове, по тем местам, которые он указывал в своем обвинении. Потом я поняла, что не справляюсь, потому что он начал сдавливать мне горло, и я все-таки из последних сил крикнула о помощи. Вбежала Светлана, которая потом сказала: «Я слышала крики, но сначала подумала, что, может, вы смеетесь. Ну мало ли там… Это же не мое дело». Дальше Александр медленно встал и сказал: «Не ваше дело. Выходите». Потом он понял, что ситуация патовая, что у меня есть свидетель.
Чтобы меня запугать, Александр тут же при мне набрал полицию. И говорит: «Добрый день. Такой-то адрес. Меня избила сожительница. Приезжайте». Я в шоке, говорю: «Ты сошел с ума? Ты что творишь?»
Он ответил: «Давайте, Елена Юрьевна, сухари сушите, вас сейчас увезут». Я не понимала, как себя вести. Прошла на кухню, села. Он тоже. Мы сидели так минут, наверное, сорок. Потом он встал и сказал: «Давай вставай на колени, проси у меня прощения. Я подумаю, может быть, я тебя прощу».
Когда это случилось, мне Светлана сказала: «Подождите, у вас же наверняка есть кто-то там, может быть, друзья, юристы?» А я понимаю, что, если сейчас возьму телефон, он у меня его отберет и выкинет. Я села тихо за компьютер и незаметно написала SMS одной своей знакомой – юристу, что у меня вот такая ситуация. Она ответила: «Лена, подойдите к зеркалу, посмотрите, у вас что-нибудь есть с лицом?» А я не могу, он меня не пускает никуда. Я написала: «Вроде нет». Она посоветовала: «Не волнуйтесь, если приедет полиция, расскажете все как есть. Это будут просто его слова и ваши, успокойтесь. Все будет хорошо». В общем, через 40 минут кто-то ему позвонил, я так поняла, что из полиции. Спросили его: «Все ли закончилось?» Он сказал: «Да, вы знаете, мы все разрешили».
В течение этих сорока минут у Александра были разные приступы. То он вставал и говорил: «Ты хочешь, чтобы я ушел? Хорошо, я уйду. Ты перепишешь свою квартиру на нашу дочь». Я говорю: «Я не могу этого сделать. У меня еще есть сын от первого брака. Я люблю их одинаково. Это мой дом, и я вправе распоряжаться им». «Я все у тебя отберу», – говорил он. И даже был смешной и очень театральный эпизод. В какой-то момент открылась дверь у соседей на площадке, он услышал это и решил разыграть еще одну сцену.
Вышел кто-то из соседей, и Александр начал кричать мне: «Вы меня все время избиваете. Я больше не могу это терпеть. Если вы еще раз меня изобьете, я подам на вас в суд». Я понимала, что нахожусь в каком-то сумасшедшем доме.
Через какое-то время он вышел, поехал, видимо, на работу. Я перезвонила юристу, с которым переписывалась. Она мне говорит: «А теперь вы встанете и поедете снимете побои». Когда я подошла к зеркалу, я увидела, что у меня расцарапано лицо и были кровоподтеки на шее, а кисти были красными. Я говорю: «Никуда я не поеду. Вы что, с ума сошли? Во-первых, я его боюсь. Во-вторых, он – отец моего ребенка». «Нет, – говорит она. – Я не говорю вам писать заявление, пожалуйста, снимите побои». Вот, собственно, и все. Это было 19 октября, а первого февраля мне приходит повестка, что третьего числа я должна явиться в суд. И я уже, оказывается, пропустила одно из заседаний. Видимо, он вынимал повестки из ящика, чтобы создать картину злостного нарушения.
Со мной никто никогда не разговаривал, ко мне не приходили полицейские. Вот так вот просто было возбуждено уголовное дело. И дальше ад. При этом Александр все это время продолжал жить с нами в одном доме. Он со мной разговаривал просто омерзительно. Изучал меня, как какое-то насекомое. Смотрел так в лупу и думал: «Раздавить или пожалеть пока?»
Год он доказывал в суде, что я нанесла ему три удара. Этого не было. Потом при каких-то обстоятельствах у него случилось сотрясение головного мозга, и он доказывал весь год, что сотрясение было после тех ударов.
Александр старался меня посадить. Меня признали виновной в том, что, отбиваясь, защищаясь, я поцарапала его. Вот за ту царапину я была признана виновной в избиении человека.
Слава богу, мне ничего не грозит, поскольку я подала, естественно, апелляционную жалобу. А в феврале 2017 года приняли закон о декриминализации статьи, по которой меня осудили, «Домашнее насилие». Это помогло. При этом дети ничего не знали, мы с ними сбежали в отдельную квартиру.
У меня начались панические атаки, потому что я уже его просто боялась. Я боялась оставаться с ним наедине вообще где бы то ни было, на какой бы то ни было территории.