Мой отец был юристом-международником и в тот момент работал помощником Горбачева, но даже он не мог найти их в Америке. Да, у него была достаточно важная должность, но не надо преувеличивать. Помощник Горбачева – как говорится, человек, который как бы помогал ему, но это же не дружба. А тем более американцы никогда в таких случаях не идут навстречу, в советское время тем более. Они в этом смысле очень жестко настроены. Все, кто к ним попал – они не дают о них никакой информации.
В первое время я хотел найти дочь, но это было действительно невозможно. И я прошел через какие-то свои внутренние проблемы в связи с данной ситуацией, но потом я к этому стал так относиться: раз Бог так рассудил, значит, так нужно. Значит, в этом есть какая-то своя необходимость и для меня, и для них. Так к этому я отношусь и сегодня.
Картину «Американская дочь» я снимал в Сан-Франциско и жил там четыре месяца. По правде говоря, я легко мог слетать в Нью-Йорк и найти дочку, однако не стал этого делать. Но в результате мы все-таки встретились – через 20 лет после того, как они уехали из СССР.
Это было как в сериале. Я уже ее не искал, знал, где они с Леной живут, но не считал нужным проявлять инициативу. Решил, если надо, то все само произойдет. Однажды как-то по делам я приехал в Нью-Йорк, и одна знакомая сказала: «А ты знаешь, твоя дочь хочет с тобой встретиться». Я говорю: «Ну а в чем проблема? Дай ей мой телефон, и мы пересечемся». Она передала ей мой номер, и мы встретились в холле гостиницы. Я не помню, что дочь тогда сказала, может: «Здравствуй». Наверное, что-нибудь такое.
Когда я с ней познакомился, она оказалась очень симпатичной. К сожалению, дочь не читала Пушкина, Гоголя, ничего из нашей культуры не знает. Воспитывалась чисто как американка и говорит по-русски с большим акцентом. Мы с ней пошли в ресторан, выпили вина. Она оказалась очень живая молодая женщина, такая веселая. Но американцы – они другие. И я понял, что моя дочь тоже совершенно другая. Она – настоящая американка в силу того, что она в четыре года уехала и училась именно в американской среде. Лена ее сознательно отсекла от эмигрантов. И, кстати, может быть, в этом смысле она права. Мне это тоже нравится по-своему.
Кстати, Лена потом тоже стала мне звонить по каким-то делам. Я начал постепенно узнавать нюансы ее жизни. Самый первый разговор у нас был какой-то деловой, и со мной в этот момент было все в порядке: я не упал в обморок, не зарыдал. Сейчас я эту историю вижу скорее как комическую, чем как какую-то трагедию. В результате она уехала из Америки уже с другим мужем и теперь живет где-то в третьей стране. Так что там все хорошо.
Дочке я не рассказывал о том, что у нас княжеская родословная. Мы же довольно редко с ней общаемся. Надо будет сказать. А Ваня и Вася знают, что они – наследственные князья. У меня по отцу род армяно-карабахский. По маме я русский. Она урожденная Шашкина, из старинного села Салган, оно находится в Нижегородской области. Документы, которые подтверждают нашу родословную, хранятся у нас и передаются из поколения в поколение старшему сыну. Они написаны по-персидски, потому что Карабах был когда-то в составе Персидской империи и его князья служили персидскому шаху. Потом, когда Карабах вошел в состав Российской империи, то карабахская элита, к которой относился мой прапрапрадед, попросила у русского царя подтверждения права владения на свои земли, и эти старинные документы подтверждают наши права на область Веренда и на область Шуши. То есть мои дети – прямые наследники. Кстати, мой отец на фронте в 1943 году вступил в партию. При этом он никогда не скрывал своей родословной, но в партию его приняли. Это говорит о том, что не так все просто было в Советском Союзе.
Благодаря общению со своей дочерью я понял американцев. Все, что я говорю на разных ток-шоу, это, конечно, мои политические взгляды, но еще я исхожу из своего личного опыта. И когда я говорю, что мы с Америкой – разные страны, я не говорю, что это плохо или хорошо, но это просто надо понимать. Мы очень разные. Это не значит, что надо воевать. Надо находить компромиссы.
Что бы я мог сказать мальчику Карену, когда он стоял в начале своего пути? Да я бы ни о чем не стал его предупреждать. Зачем? Пускай он живет своей жизнью и совершает ошибки. Ошибки – это тоже часть жизни. Без ошибок, без поражений не бывает побед, поэтому поражения в жизни порой более важны, чем победы. Хотя, может быть я сказал бы про терпение… Patience… Это действительно самое важное в жизни.
Константин Меладзе
Песни легендарного музыкального продюсера Константина Меладзе поют все самые известные артисты нашей эстрады. А в начале нулевых годов он создал группу «ВИА Гра». Тогда-то он и познакомился с Верой Брежневой. Их роман многие осудили и чего только не говорили, в том числе, что она увела его из семьи, где растут трое детей. Прежняя супруга Меладзе давала полные боли интервью брошенной женщины. Но как все было на самом деле? Как они встретились? Как полюбили друг друга? И почему нет ни одной фотографии со свадьбы Брежневой и Меладзе? Как эта женщина стала новой судьбой Константина Меладзе?
– Фильм «Полонез Огинского»… Он стал по-настоящему судьбоносным в моей жизни. Я помню, как будто это было вчера, хотя мне было шесть лет от роду. Я пошел в кино на дневной сеанс. Вдруг в фильме заиграл Полонез Огинского, и в этот момент с моей головой что-то произошло. Переворот, перелом в моей судьбе наступил именно в шесть лет, когда для меня открылся совершенно удивительный и необъятный мир музыки. Я был настолько впечатлен, что пришел к маме после этого сеанса и сказал: «Все, я хочу заниматься музыкой. Отдай меня, пожалуйста, на скрипку».
Брат Валера пришел в музыкальную школу через год после меня. Он везде шел за мной следом. В отличие от меня у него нашли абсолютный слух и блестящие способности. Его взяли в школу практически без экзаменов. А меня приняли с большим трудом и только из-за настойчивости мамы, потому что талантов во мне не нашли.
Кстати, с появлением брата на свет связано то, что я слегка заикаюсь. Мне было два года, и я уже довольно бойко лопотал. Когда мама ушла в роддом рожать моего брата, меня отдали няне. И что-то, видимо, там произошло. Что именно, точно не известно. По семейным легендам, у няни произошла какая-то семейная ссора или драка. Видимо, я так перепугался. Когда мама вернулась из роддома с братом и забрала меня домой, выяснилось, что я перестал разговаривать. Замолчал, и все. Через какое-то время я начал разговаривать снова, но очень-очень прерывисто и заикаясь. Сначала этот недуг проявлялся сильно. Сейчас мне почти все равно, как я разговариваю. А в школьные годы я комплексовал, был очень замкнутым. Мне реально тяжело давался каждый выход к доске. Потому что я очень плохо разговаривал, стеснялся. Другое дело, что я был самый здоровый парень в классе, поэтому чуть что дубасил обидчиков, но все равно мне было некомфортно со сверстниками. Я все больше уединялся и слушал музыку, много читал, играл на фортепьяно.
Благодаря в какой-то степени своему недугу я открыл для себя альтернативный мир музыки и в конечном итоге стал музыкантом. В музыке я нашел как раз то, чего мне не хватало в реальной жизни, – там не нужно было разговаривать. К тому же, когда я пел, я не заикался.
Мы с братом родились и росли в Батуми. Но после школы родители отправили меня в город Николаев, поступать в вуз. Они решили, что мне идеально подойдет Николаевский кораблестроительный институт. Их мотивы я не понимаю до сих пор. Сперва поступил я. А потом родители, дабы брат не сошел с правильного пути (потому что он был хулиганистый парень), отправили его ко мне, чтобы я за ним приглядывал. Валера приехал в Николаев через год после меня, и с тех пор мы с ним реально неразлейвода.
Кораблестроительный институт был очень сложный, мощный вуз. И вот там, мне кажется, как раз и произошло формирование нас с Валерой как людей и как музыкантов в том числе. Ну а с кораблестроением не сложилось. Мы больше, наверное, гуманитарии, поэтому нам было сложно. Я проработал в конструкторском бюро в течение трех месяцев после института и дал себе слово, что заниматься кораблестроением я все-таки не должен и просто обязан избавить кораблестроение от себя.
Наша с братом творческая карьера началась с группы «Диалог». Валера в ней пел, я играл. В 1989 году на нас обратил внимание и заметил потрясающий музыкант Ким Брейтбург. В Николаеве это был человек номер один. Его знали не просто все, это был градообразующий человек. Как предприятие. Он пригласил нас на гастроли.
Я еще не знал никаких братьев Меладзе, когда мы были на гастролях и наш барабанщик взял с собой какую-то кассету. И на ней чудесным образом пел некий парень. Когда я послушал, даже не поверил сначала, что вообще так может быть, потому что мне казалось, что кассета прокручивается быстрее. Знаете, когда она быстрее крутится, то голос кажется выше. Мы ставили на разные магнитофоны, и эффект был везде одинаковый. И я понял, что парень поет на самом деле так. Я начал расспрашивать о нем. И оказалось, что это два брата: один из них поет, другой сочиняет музыку. И зовут братьев Константин и Валерий Меладзе. Я пригласил их на гастроли. Они приехали. Это были два таких высоких, худощавых молодых человека. Они приехали на гастроли совершенно застенчивые, скромные ребята, очень интеллигентные. Видно было, что талантливые, умные. И ребята вошли в наш состав. Мы проработали, наверное, года три еще после этого, и у нас вышло несколько дисков.
– Последующая жизнь и творчество начались с двух дешевых плацкартных билетиков на поезд Николаев – Москва. Места были практически для багажа, возле туалета. Конец декабря 1993 года, под самый Новый год. Мы очень долго возили кассеты со своими песнями и разбрасывали их по разным офисам, радиостанциям, телеканалам и так далее. Причем делали все это без веры в успех, на автомате.