Звенят ломы, лопаты. Одна за другой уходят из карьера машины, доверху груженные углем. А охрана будто озверела:

— Шевелись, падлы!

— Вкалывайте, скоты! — подгоняют зэков взашей. Кондратьев чуть с ног не валится. Нет больше сил. Ослабли руки. Не держат лом. Выпал он из рук, задев по ноге нестерпимо больно.

Застонал Олег Дмитриевич. Зэки даже оглянуться на него не решаются. А охранник зверем накинулся, кулаки под нос сует, прикладом в бока, по плечам. Грозит на штык взять. Обидно. Сцепил зубы. И, не видя белого света, крошит черный уголь, перед глазами то ли лампочки, то ли прожекторы горят. Все крутится. И Кондратьев, прислонившись лбом к пласту, стал съезжать вниз.

— Сачкуешь, контра! Я тебе побалую, вошь недобитая! Чего придуряешься? А ну! Вскакивай на катушки, блядский выродок! — дал затрещину.

Кондратьев упал, ударился виском о выступ угля. Затих.

— Сдох он или рисуется? — спросил второй охранник. И, подойдя, увидели кровь на виске Олега Дмитриевича.

— Так и есть! Готов!

— Слабак, значит! Пусть закинут гада в машину, на уголь. Сверху. В зоне разберутся, — предложил охранник. И тут же забыл о Кондратьеве.

Олег Дмитриевич не почувствовал, как злые руки схватили его за ноги, за руки и, раскачав, забросили в кузов на уголь.

Ударившись о ком спиной, застонал, пришел в себя. Но охранники уже отвернулись, не увидели открывшиеся глаза человека. Машина, отчихавшись, тяжело тронулась и пошла из карьера.

Кондратьев привстал. Голова гудела. За бортом пробегали горы, распадки. Дорога петляла меж них, ныряла через ручьи и речки, мимо поселков.

Самосвал, сбавив скорость, медленно проезжал по улицам. Он словно поддразнивал, давал шанс к побегу. Такое в жизни случается не часто. Шанс выпадает один раз. Вторично — не дарит его судьба. И случись на месте Кондратьева фартовый, не упустил бы подвернувшийся случай, воспользовался бы везением — подарком судьбы, превозмог бы себя, пересилил боль и слабость. Но Олег Дмитриевич не мог пошевелить ногами и руками. Он плача смотрел на убегающую свободу. До нее был лишь один рывок, один прыжок, единственное и последнее усилие… Он подкатился к борту. Вцепился в него немеющими пальцами. Машину тряхнуло на ухабе, и Кондратьев, подлетев всем телом вверх, снова оказался посередине кузова, на самом верху кучи угля.

Олег Дмитриевич ударился затылком о ком угля. Чертыхнулся. И снова перевалился к борту. Самосвал в эту минуту накренился на бок, и Кондратьев оказался засыпанным углем.

Едва выбрался, отдышался, машину снова тряхнуло. Она шла вниз. И Олег Дмитриевич, вцепившись в борт, пытался подтянуть тело. Перевалиться вниз — на дорогу. Но ноги отказались подчиниться.

Человек прижался грудью, ожидая, когда машина пойдет вверх и борт ее окажется близко к земле. Тогда можно просто вывалиться. Вот он — долгожданный подъем. Кузов едва не касается дороги. Но проклятый уголь осыпался вниз и снова засыпал с головой.

Олег Дмитриевич выбрался. Перевесился через борт по пояс. Но самосвал опять тряхнуло. И закинул Олега Дмитриевича чуть не на кабину.

Человек стонал от боли. Надо сбежать. Там, на воле он сможет очиститься, доказать невиновность. За этот побег ему лишь выговор дадут. Остаться в зоне и работать в карьере, как сегодня, годами, это значит, сдохнуть впрямь.

Кондратьев хватается за глыбу угля. Отталкивается от нее. Но поздно…

Машина затормозила у ворот зоны. И Олег Дмитриевич услышал, как заскрипели на ржавых петлях ворота. Самосвал въехал на территорию зоны.