– Но истинное происхождение их известно только вам, – заметил Рамзес.
– Энамон также знает это. И Актаму знает. – Бектатен опустила взгляд на Сакноса и нежно провела пальцами по длинной пряди его волнистых черных волос. – И Сакнос знал.
Последние слова она произнесла едва слышно.
Какие эмоции обуревали ее сейчас, когда она касалась этого падшего человека? Было ли это материнским прикосновением или скорбным касанием возлюбленной? Или же нежность и внимание бессмертной царицы объединили в себе и то и другое, создав какое-то еще более сильное чувство?
Рамзес задумался: интересно, что видела она, когда наблюдала за последним смертельным шагом этого мужчины? Была ли она в плену воспоминаний о нем? Может быть, когда он разбился, в ней вдруг проснулась нежность, неожиданная для нее самой? Или она просто скорбела о царстве, которое они с ним когда-то делили? Вспоминала ли она свой дворец, свои покои, высокие стройные пирамиды ее царства, усеивавшие территории, которым суждено было стать безжизненными засушливыми пустынями? А может быть, ей виделась большая стая птиц, которые без устали, снова и снова, кружили над дворцом? Тех самых птиц, которые выдали ее секрет человеку, предавшему ее в конечном счете?
Все это было возможно. Все это было даже более чем возможно.
Бессмертие, которое обрел Рамзес, увеличило объем его памяти, расширило сеть ее каналов, распахнуло коридоры его сознания, по которым память наполнялась новыми фактами и по которым он мог вызывать любые свои воспоминания. Он только сейчас понял, что, пусть неосознанно, считал Клеопатру обреченным созданием именно из-за того, что его воспоминания становились все богаче, в то время как она свои постепенно утрачивала.
Бектатен повернулась к своему шкафу.
И вынула оттуда какой-то флакон. Находившаяся в нем жидкость по цвету отличалась от всего, что она показывала им до этого. Но Джулия, видимо, приняла это за эликсир, потому что, когда Бектатен открыла бутылочку, она испуганно вскрикнула:
– Нет! Нет, вы не должны…
Вместо ответа Бектатен взмахнула в ее сторону рукой плавным и немного пренебрежительным жестом. После чего тонкой струйкой пролила эту голубоватую жидкость на торс Сакноса по всей его длине. В считаные минуты человеческая плоть – плоть смертного – начала как бы растворяться. Далее царица повторила этот процесс, выплескивая зелье тонкими струйками ему на голову, от носа до середины лба, а затем на шею и по длине обеих ног.
В последующие несколько минут все его тело рассыпалось, образуя кристаллический порошок, который в свою очередь постепенно куда-то исчезал. К моменту, когда весь процесс полностью завершился, на столе остались лишь едва заметные дорожки пыли, но они даже не напоминали силуэт мертвого тела, только что распростертого здесь.
Выходит, она пригласила их на своего рода похороны. На что-то вроде последнего прощания.
Позади них на стене висела посмертная маска Сакноса и лежали рисунки его тела, которое только что исчезло прямо у них на глазах. Вместе с упоминаниями в шактани эти предметы были последними свидетельствами существования человека по имени Сакнос, первого министра давно погибшего царства Шактану.
– Нужно иметь и других свидетелей, – странно произнесла Бектатен.
В ее глазах стояли слезы. Она поднесла к лицу пальцы, те самые пальцы, которые только что ласкали длинные пряди волос Сакноса, и осторожно втянула носом их запах. Последний момент контакта с человеком, которого она минутой назад обратила в пыль. Что-то вроде прощального поцелуя, наверное. Что бы ни означал для нее этот жест, он помог ей сдержать слезы, иссушив их усилием могучей воли.
– Если человек живет вечно, ему уже недостаточно иметь только собственные взгляды, собственные записи, собственные воспоминания. Поэтому сегодня, в двадцатом столетии, в этот день тысяча девятьсот четырнадцатого года, я прощаюсь с одним из своих свидетелей. И приветствую двух новых.
Она улыбнулась им очень теплой улыбкой.
– Я надеюсь, моя царица, – сказал Рамзес, – что мы будем для вас не просто свидетелями.
– И я, – прошептала Джулия, – я тоже на это очень надеюсь, моя царица.