Я знаю, что стихотворение это далеко не классических образцов. Недаром в свое время Заурбек отказался от мысли стать поэтом. Но пусть мне расскажут, что еще был человек, готовый отдать всю свою кровь за каждое сказанное им слово. Пусть мне скажут, что человек этот родился в семье, не отличавшейся ни особенной культурностью, ни особенной духовностью. Что он провел свои лучшие годы на отдаленных границах России, воюя с курдами и персами. Что он никогда не сидел рядом с писателями, но зато водил дружбу с теми, кто, едва родившись, научаются говорить не «мать», но «меч»…

Ему было тридцать лет и три года, когда появилось первое воззвание, подписанное им. Что он к этому времени знал и что узнал? Он превосходно знал военную науку. Он был артистом, когда сидел в седле и стоял на сцене. Винтовкой, револьвером, кинжалом и шашкой Заурбек владел так, как мы владеем пальцами, но не левой, а правой руки: ведь пальцами левой руки не каждый напишет свое имя, а Заурбек выписывал свое имя пулями на мишени. Кроме того, он умел танцевать… Что значит «он умел танцевать»? Значит ли это, что он брал обеими руками талию или плечи женщины и потом начинал их трясти, выделывая при этом ногами странные движения, подобные тем, какие делает птица, называемая трясогузка?

Конечно, нет!.. При ходьбе Заурбек поднимался над землей на высоту, на которую поднимается конь, идущий галопом. При танце же он поднимался подобно грозной и благородной птице; при танце он парил над землею, ибо парила его душа. Его руки и ноги двигались при этом так, как того требует закон танца, а его мысль была занята не тем, чтобы увидеть у своей партнерши то, что не должно видеть, но тем, чтобы встретить и проводить даму пристойно… Самое же главное: Заурбек знал себя и умел владеть собою, а через это знал людей и умел владеть людьми.

Он знал, что за человеком идут тогда, когда он сам идет за идеей. Тот, кто верен идее – тому верны. Тот, кто не обманывает себя и других – и того не обманут. Заурбек умел вызвать в человеке лучшее из того, чем он обладает, и потом овладеть этим лучшим. Как он этого достигал? Чем? Тем, что в совершенстве владел собой и был верен себе… И еще – последнее, что я хочу здесь сказать, – Заурбек умел говорить. Это кажется просто: уметь говорить. Кто из нас, живущих под небом, не умеет сказать, что у него большой аппетит на копченное мясо или что в театре было весело или скучно?! Но ведь и пес умеет об этом сказать. Причем случается, что пес высказывает свои чувства целомудреннее и значительнее человека! Посмотрите на иную собаку, когда она слушает красивый печальный мотив: она молчит, и в задумчивых ее глазах искрятся слезы. А человек? Он иногда должен справиться с «либретто», которое он держит в руке, болтая в театре, чтобы не ошибиться и в нужном месте сказать: «О! О! О! Превосходно…».

Когда Заурбек говорил, его сердце метало стрелы. Там, где не хватало человеческих слов, он как бы разрывал грудь и призывал каждого, кто достоин называться человеком, рассечь его грудь и вырвать из нее молчание, которое опаляет сильнее слов. Когда он говорил, старцы становились юношами, а юноши богатели мудростью. И сам он был пламенный, как только что разгоревшийся костер; и был мудрый, как холодный пепел, оставшийся от тысячелетий.

Заурбек произнес стихотворение «Сон» в громадном зале, в присутствии тысячной толпы. Концерт устраивало Кабардино-Балкарское общество, но на концерте этом говорили и пели по-русски, ибо велика сила русского языка – потому что сила эта стихийна. Заурбек вышел на эстраду в папахе и с кинжалом на поясе. Во внутреннем кармане лежал револьвер – Заурбек не знал, вернется ли он с эстрады: в зале присутствовали коммунисты и красноармейцы.

…Когда он сказал последние слова: