— Коня дьяволу!
— И слуге, — добавил я.
— Дьявол и его слуга. Коней, быстро!
Ни он, ни его спутники не представились. А так поступают люди, которые или совершенно уверены в себе или же совершенно не уверены. Вторые стыдятся и самого своего имени, другими словами, считают себя недостойными того, чтобы иметь имя, первые же убеждены, что их знает каждый.
Я взобрался на кобылу, признаюсь, не без некоторых усилий. Она не хотела слушаться, похоже, не привыкла ходить под всадником. Мы тронулись, я — превозмогая сопротивление кобылы, все остальные — без каких бы то ни было трудностей.
Пока мы, покинув Дедейское Село, скакали в сторону Белграда, я спрашивал самого себя, кто этот человек и что за странный у него отряд. Он, несомненно, был каким-то аристократом, так же как и другой, в пурпурном плаще. И я решил, что лучшим способом узнать, кто скачет вместе со мной, было бы упомянуть барона Шмидлина и посмотреть, что из этого получится. Так я и сделал:
— Вчера, когда я разговаривал с бароном Шмидлином…
— О, ты разговаривал со Шмидлином? — перебил меня человек со шрамом. — Тогда он наверняка сказал тебе, что ты ни в коем случае не должен обращаться ко мне как к председателю администрации, а только как к регенту Сербии.
Так, значит это Александр Вюртембергский, король-регент Сербии, великий военачальник принца Евгения Савойского и муж той самой дивной дамы, той исстрадавшейся души.
— Болван этот Шмидлин, — произнес я с удовольствием.
— Да, — рассмеялся Вюртембергский. — Но не вздумай при обращении ко мне упоминать об администрации.
Я ничего не ответил, но подумал, что меня иногда нервирует, как люди ведут себя по отношению ко мне. Люди! Да читают ли эти люди книги, Новый завет, например? Разве там не написано, что я князь этого мира? И разве сказал это не сам их Беззубый, тот поганый еврей, и еще один поганый еврей, Павел? Надо же, не верят даже тому, чему учит их вера. Этот жалкий администратор говорит мне, мне, князю этого мира, как я должен его называть. Я, князь мира, — его, руководителя администрации.
— Ваше высочество, регент Сербии, была ли успешной охота? — спросил я лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
— Я не удовлетворен.
И принялся так подробно описывать мельчайшие подробности охоты, словно речь шла как минимум о сражениях, от которых зависят судьбы империй. Со многими королями и князьями, трибунами и вождями познакомился я в разных странах и в разные времена, и у всех у них была одна общая особенность: они считали свои личные дела и развлечения самым важным на свете, они придавали своим увеселениям, своей охоте, любовным авантюрам и балам самое большое значение и занимались всем этим самым серьезным образом, уделяя при этом своим государствам и народам намного меньше труда и забот.
Он говорил и говорил, но я его не слушал, а, так как никакие умные мысли не приходили мне в голову, естественно до моих ушей доносился разговор между усатым сербом и кем-то из сопровождавшей их свиты. Речь шла о взятии Белграда в 1716 году.
— Крепость должна была пасть до подхода турецкого подкрепления. Понтонный мост через Дунай мы навели быстро, и знаете, кто прошел по нему первым? Наш прославленный принц, регент Сербии Александр Вюртембергский. После этого мы направились к Врачару и выставили первую линию для атаки. Мы без передышки палили из всех имевшихся у нас пушек и один раз даже попали в пороховой склад Нижнего города. Наши инженеры тщательно продумали подходы к стенам крепости. Когда вы хотите захватить город, сражение всегда развивается по одной схеме: обстреливаете из пушек до тех пор, пока не пробьете отверстие в стене. За это время пехота заполняет ров землей, обломками стен и всем, что попадет под руку, — рассказывал усач.
— Я всегда считал, что цель обстрела — городские ворота.
— Редко, очень редко. Ворота всегда хорошо укреплены и тщательно охраняются. Как правило, особыми отрядами. А войска могут ворваться в город и через обычный пролом в любом месте стены, — ответил мне он.
— Да, но даже если разрушить стену в одном месте, разве командование осажденного города не бросит туда многочисленное подкрепление?