Республиканцы следовали той же схеме в 2004 и 2006 годах. С той лишь разницей, что речи политиков становились все более пугающими. В ходе предвыборной кампании в 2006 году вице-президент Дик Чейни не переставая предупреждал о «массовых смертях в США». В одном из телевизионных агитационных роликов республиканцев главным видеорядом было изображение стаи голодных волков в темном лесу. В другом на фоне звука тикающих часов появлялась реальная цитата одного из лидеров Аль-Каиды: «Мы заполучили несколько портативных бомб», и 11 сентября «было детской шуткой по сравнению с тем, что вас ждет впереди», – за этим крупным планом следовало изображение шапки ядерного взрыва. В рекламе прореспубликанской некоммерческой организации Progress For America огромная толпа скандировала: «Смерть Америке!», а закадровый голос пояснял: «Эти люди хотят нас убить». Целью этих маркетинговых действий было получение голосов избирателей, а не их денег, но базовый принцип ничем не отличался от методов корпораций, продающих охранные системы или таблетки для снижения уровня холестерина: «Напугать людей, а затем предложить их защитить».
Перед демократами возникла дилемма. Если сказать, что угроза терроризма не настолько велика, республиканцы подвергнут их критике за то, что они не принимают положение дел всерьез, а значит, не способны управлять страной, когда ей угрожает страшная опасность. Если признать угрозу серьезной, электорат перейдет на сторону республиканцев. С точки зрения политической тактики оставался только один вариант: кричать так же громко об опасности и обвинять республиканцев, что они делают недостаточно для защиты Америки.
В 2006 году республиканцам не удалось выиграть выборы с теми же лозунгами, которые дважды помогли им раньше. Частично это произошло под давлением других обстоятельств, например из-за их неэффективных действий во время ликвидации последствий урагана «Катрина». Усиливающийся хаос в Ираке – на «передовой войны с терроризмом» – также все больше заставлял сомневаться в том, что республиканцы хорошо справляются с вопросами безопасности. Но главным фактором все же стало то, что непросто было выстроить еще одну предвыборную кампанию на страхе после того, как они на протяжении стольких лет контролировали Белый дом и Конгресс. Если американцы до сих пор в такой ужасной опасности, разве это не означает, что республиканцы не справляются с задачей обеспечения их безопасности? Этот вопрос объясняет, почему рефреном предвыборной кампании 2006 года у республиканцев стала сомнительная концепция: «Безопаснее, но не безопасно». Это была скользкая дорожка, и республиканцы не удержались.
Однако республиканцам, не обремененным властью и высокими должностями, удалось вернуться к изначальному сценарию. Демократы «не осознают в полной мере характер и масштаб террористической войны против нас», – заявил Руди Джулиани в апреле 2007 года. На момент террористических атак 11 сентября 2001 года он занимал пост мэра Нью-Йорка, пользовался уважением у населения и имел репутацию сильного лидера, способного справиться с любой бурей. Так что, выдвигая в 2008 году свою кандидатуру для участия в президентских выборах от Республиканской партии, он изо всех сил пытался убедить американцев, что нация находится в эпицентре метафорического урагана. Война с терроризмом – «определяющий конфликт нашего времени», – объявил Рудольф Джулиани{69}, сопроводив свои слова мрачным предупреждением, что, если в 2008 году Белый дом возглавит демократ, Соединенные Штаты ждут «новые потери». Демократы были в ярости. «Действующая администрация сделала крайне мало для того, чтобы защитить наши порты и наши города, обезопасить наш общественный транспорт, – утверждала сенатор Хиллари Клинтон. – Они изолировали нас в мире и позволили Аль-Каиде перегруппироваться». На это в радиоинтервью Джулиани ответил: «Кажется, демократы не отдают себе отчет, что в мире есть террористы, очень опасные люди, которые хотят прийти сюда и убить нас, что дважды они так и делали, и это сошло им с рук, потому что мы только оборонялись, потому что мы не были готовы к подобным опасностям и риску».
Таким образом, после теракта 11 сентября прошло уже больше пяти лет, а американская политическая риторика не только не поменялась, но и использовала все те же формулировки. Одна сторона говорила: террористы хотят нас убить, угроза серьезна. А вторая отвечала: да, угроза серьезна, но не голосуйте за них, потому что они делают недостаточно, чтобы защитить вас. Однако, несмотря на взаимные обвинения и упреки, по одному пункту американский политический истеблишмент был единодушен: терроризм представляет серьезную угрозу для каждого американца.
В сложившейся ситуации были виноваты не только политики. Чиновники государственных органов власти и управления отлично понимали, что лучший способ защитить себя – это продолжать раздувать угрозу. Немногие будут обвинять власти в том, что они переоценили риск, если ничего страшного не случится, но если недооценить риск, то, появись он во всех вечерних новостях, неприятностей не оберешься. Чем более важен в политическом отношении риск, тем более верно это правило, а в США нет ничего столь политически важного, чем угроза терроризма. Это объясняет высказывания, подобные заявлению главы ЦРУ Портера Госса: «Возможно, использование биологического, химического, радиологического и ядерного оружия Аль-Каидой или какой-то другой группой террористов – всего лишь вопрос времени». Звучит пугающе, но не имеет смысла. Случиться
Руководитель ФБР Роберт Мюллер пошел еще дальше. Выступая перед комитетом Конгресса в феврале 2005 года, он не подчеркнул, что на территории США больше не произошло ни одного террористического акта и не было обнаружено ни одной ячейки Аль-Каиды, не обратил всеобщее внимание на доклад, подготовленный его ведомством, где говорилось, что у Аль-Каиды просто не хватает ресурсов устроить серьезную атаку в США. Вместо этого он заявил: «Меня продолжает крайне беспокоить то, чего мы не видим». Как саркастически отметил в своей книге Overblown («Преувеличенный риск») политолог Джон Мюллер: «Для директора ФБР отсутствие доказательств, вероятно, и есть доказательство».
У разных ведомств были свои причины не давать угасать ажиотажу вокруг темы терроризма. Одни хотели защитить свои бюджеты. Выяснив, что их миссия начала неожиданно терять позиции в списке приоритетов администрации президента, Управление по борьбе с наркотиками организовало мобильную выставку, объясняющую, как средства от незаконного оборота наркотиков идут на финансирование терроризма, а Департамент национальной политики по контролю за оборотом наркотиков потратил несколько миллионов долларов на рекламную кампанию, в которой подростки, употребляющие наркотики, изображались «спонсорами» терроризма.
Другие ведомства увидели новые возможности. «После теракта 11 сентября лоббисты и политики быстро поняли, что лучший способ обеспечить законодательную поддержку любой инициативе и получить на нее финансирование – это представить ее как меру “внутренней безопасности”, даже если она не имеет никакого отношения к национальной безопасности», – писал Тимоти Линч из Института Катона в Вашингтоне. Он привел лишь несколько примеров таких новых пунктов расходов на безопасность: 250 тысяч долларов на оборудованные кондиционерами мусорные грузовики в Ньюарке, штат Нью-Джерси; 557,4 тысячи долларов на средства связи в городе Норт-Пол, штат Аляска; 900 тысяч долларов на паромную переправу с острова Мартас-Виньярд, где начальник порта признался: «Понятия не имею, что мы будем делать, но от бюджетных денег не отказываются». По всей Америке местные власти небольших городков получали федеральные деньги, и это убеждало их, что угроза терроризма вполне реальна и с их стороны безответственно отказываться от финансирования.
Оборонная промышленность всегда была серьезным бизнесом, а после теракта 11 сентября она стала отраслью будущего. По данным некоммерческой организации Center for Public Integrity, число компаний, лоббирующих свои интересы у политиков, которые отвечают за вопросы внутренней безопасности, выросло с 15 в 2001 году до 861 в 2004-м. Компаниям оборонной промышленности было невыгодно, чтобы угроза терроризма теряла актуальность. И им совсем нетрудно было продвигать свою точку зрения, особенно с таким спикером, как Джон Эшкрофт. Он в период президентства Джорджа Буша занимал пост генерального прокурора США, а после отставки основал компанию, которая занималась консультированием и лоббированием в оборонной промышленности.
Амбициозные государственные обвинители быстро поняли, что дела с «террористическим следом» привлекают повышенное внимание общества. «Это был один из самых ужасных планировавшихся терактов, – заявила прокурор Рослинн Маускопф в июне 2007 года на пресс-конференции по поводу ареста четырех человек, которые якобы планировали взорвать бомбу в аэропорту имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке. – Если бы этот план был приведен в действие, разрушения были бы немыслимыми». Это достаточно громкое заявление для города, пережившего теракт 11 сентября. Не хватало только доказательств. Четверых человек обвинили в том, что они обсуждали возможность взорвать резервуары с авиационным топливом в аэропорту. Это, по их мнению, должно было стереть аэропорт с лица земли и подорвать всю американскую экономику. У них не было ни связей, ни денег, ни взрывчатых веществ. У них не было даже плана – только неясная схема, основанная на их предположениях. «Это было очень глупо», – прокомментировал информацию представитель компании, отвечавший за топливную систему в аэропорту имени Дж. Кеннеди, сразу после того, как задержанным было предъявлено обвинение. По его словам, взорвать резервуар – очень непростая задача, но даже если бы она увенчалась успехом, взрыв не распространился бы на соседние резервуары, как считали заговорщики. Так что даже если бы все пошло по плану, нанесенный ущерб был бы очень скромным. Но это было неважно. Новость о предотвращенном теракте, который, по описанию Рослинн Маускопф, «нанес бы неизмеримый ущерб и разрушения, привел бы к гибели людей», попала в заголовки СМИ во всем мире.
Самые разные некоммерческие организации начали активно эксплуатировать тему терроризма, чтобы привлечь сторонников. Greenpeace и другие противники ядерной энергии стали разыгрывать карту терроризма: они выступили с предупреждениями, что террористы могут атаковать действующие атомные реакторы, а строительство новых атомных электростанций сопряжено с риском, что радиоактивные вещества попадут в руки к террористам, которые воспользуются ими в своих целях. Некоммерческая организация Worldwatch Institute использовала тот же аргумент в кампании против индустриализации сельского хозяйства, предупредив, что террористы могут избрать своей мишенью централизованное производство сельскохозяйственной продукции, и это спровоцирует массовый голод. Неважно, чем занималась та или иная некоммерческая организация – гуманитарной помощью населению Африки или изменениями климата, – каким-то образом все сводилось к терроризму. В частном порядке эти связи не играли большой роли. В коллективном – они представляли терроризм кризисом невероятного масштаба, перед которым меркли все остальные проблемы.
По словам Джона Мюллера, сформировалась целая «индустрия терроризма». После теракта 11 сентября, как и следовало ожидать, появилось множество экспертов и аналитиков по вопросам безопасности. «Многочисленные книги на тему терроризма, наводнившие полки книжных магазинов, только нагнетают страх и панику», – писал Брайан Майкл Дженкинс, один из первых экспертов по вопросам международного терроризма.
Ричард Кларк, главный борец с терроризмом при Клинтоне и Буше, оставив свой пост в Белом доме, начал придумывать одну историю об ужасах терроризма за другой. Одни из них – триллеры в духе Тома Клэнси, а другие – якобы реалистичный анализ ситуации. Но отличить художественный вымысел от документального изложения не всегда было просто. «Женщина не колебалась ни секунды. Она подошла к столу с рулеткой в 50 метрах от входной двери и нажала на кнопку, приводя в действие свой “пояс смертницы”. 38 человек, сидевших и стоявших рядом, погибли от взрыва. Около ста человек были ранены гвоздями и другими мелкими металлическими предметами, которыми был начинен пояс. У 18 пожилых посетителей казино случился сердечный приступ, который закончился летальным исходом, так как им не успели быстро оказать необходимую помощь». Нет, это не выдержка из романа. Это цитата из эссе Кларка, опубликованного в январе 2005 года в престижном журнале The Atlantic Monthly. Эссе описывает предполагаемую «вторую волну» атак Аль-Каиды: она могла бы начаться в 2005 году и запустить сложную цепочку событий, повлекших тысячи человеческих жертв, глобальную экономическую депрессию и введение военного положения на территории США{70}.
Этот сценарий – и многие подобные ему – был придуман для общества. К сожалению, не меньше таких сценариев и в официальных документах. Шок от случившегося 11 сентября 2001 года привел к тому, что официальные лица были готовы представлять даже то, что не поддается представлению. Эта тенденция только окрепла, когда комиссия по расследованию теракта 9/11 обнародовала свой вывод, что главной ошибкой властей до атак был «недостаток воображения». В результате Вашингтон попросил огромное число людей – от ученых и академиков до авторов триллеров, футурологов и голливудских сценаристов – предложить собственные версии самого страшного развития событий. Целью этого упражнения было не создание типичной картины, например «бомба в почтовом ящике – два человека погибли», а невероятные и катастрофические сценарии, ограниченные только рамками воображения.
Польза вопроса «что, если?» в том, что он позволяет официальным лицам выявить уязвимые места и продумать варианты ответных действий. Но у медали есть и обратная сторона. «Воображаемые сценарии часто трансформируются в реальную угрозу, – отмечал Брайан Майкл Дженкинс. – То, что сначала считается гипотетически возможным, постепенно превращается в вероятное, затем в неизбежное и, наконец, в ожидаемое». Психологов это не удивляет. Эксперты и официальные лица тоже не всегда объективно оценивают вероятность событий. Как и у всех остальных людей, их подсознание опирается на Правило типичных вещей, то есть оценивает вероятность отдельных элементов сценария, чтобы сделать вывод о его вероятности в целом. «Благодаря этому эффекту нам кажутся привлекательными и сами сценарии, и те необъективные выводы, которые мы делаем на их основе», – заключили Даниэль Канеман и Амос Тверски более 40 лет назад.
По словам Канемана и Тверски: «Политический аналитик способен улучшить сценарий, добавив убедительные причины и логичные следствия». Это может сделать и эксперт по вопросам безопасности. «За восемь лет до теракта 11 сентября 2001 года доверенные лица Усамы бен Ладена встречались с Салой Абделем аль-Мобруком, суданским военным и бывшим министром правительства, предлагавшим им купить боеголовку с ураном за полтора миллиона долларов, – так начиналась статья, опубликованная в 2006 году в журнале Foreign Policy экспертами по вопросам безопасности Питером Циммерманом и Джеффри Льюисом. – Члены Аль-Каиды согласились на это предложение, поскольку, как позже сказал один из них: “С помощью урана можно убить больше людей”. Впоследствии оказалось, что эта боеголовка была выведена из строя, но она в любом случае содержала высокообогащенный уран, и если бы сторонникам Бен Ладена удалось собрать, транспортировать и взорвать ядерную бомбу, история выглядела бы совсем иначе. 11 сентября остался бы в нашей памяти как день, когда погибли сотни тысяч людей».
В этой цепи очень много звеньев. Во-первых, согласно этому сценарию, суданский офицер должен был где-то добыть обогащенный уран, – неудивительно, что этого не произошло, потому что это не так-то просто сделать. Во-вторых, члены Аль-Каиды должны были как-то транспортировать этот уран до места сбора самодельной бомбы, а затем доставить саму бомбу в точку назначения и взорвать ее. И все это члены Аль-Каиды должны были сделать, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Если анализ каждого из этих звеньев показывает, что у них больше шансов завершиться неудачей, чем успехом, то ужасный финал этого сценария кажется и вовсе маловероятным.
К сожалению, Внутренний голос реагирует на историю Циммермана и Льюиса иначе. Если бы у бен Ладена была ядерная бомба, он попытался бы взорвать ее в Нью-Йорке? Скорее всего, да. Это кажется логичным. Это воспринимается как «типичное» поведение. Внутренний голос опирался бы на это ощущение, оценивая вероятность всего сценария, в результате сформировалось бы интуитивное мнение, что эта ужасная угроза гораздо более вероятна, чем можно подумать{71}.
Хотя бы по этой причине следует с подозрением относиться к пугающим историям о возможных террористических атаках, которые мы так часто слышим. Почти наверняка мы воспринимаем их как более реальные, чем это есть на самом деле. Однако, помимо психологии, есть еще один момент, почему нам следует критически относиться к сценариям, предлагаемым нам экспертами всех мастей и калибров: в этих сценариях часто присутствуют элементы, которые не находят подтверждения в реальной жизни. Один из штампов во многих сценариях – начинающееся сразу после теракта массовое движение против мусульманского населения, сопровождающееся насилием и погромами. Однако за исключением отдельных незначительных эпизодов никакого антимусульманского движения не было ни в США после 11 сентября 2001 года, ни в Австралии после взрыва в ночном клубе, ни в Испании после взрыва в поезде в Мадриде, ни в Великобритании после теракта в лондонском метро. Кроме того, в этих сценариях традиционно описываются ужасные экономические последствия, но даже после трагедии 11 сентября экономического коллапса не последовало.