По утрам нас иногда посылали играть для детей в детских садах и в начальной школе. Когда Хухро становилось невтерпеж, он ставил в сторону виолончель и говорил: «Ребята, я расскажу вам сказку». И он рассказывал им сказки, которые пользовались значительно большим успехом, чем Дворжак в си миноре.

На заводах и фабриках играть было приятнее, чем в грязных пивных, но нам часто приказывали исполнять народную пьесу «Червена сукинка» («Красная юбочка»), пока у нас лица от нее не зеленели. Но там по крайней мере бывали интересные беседы с рабочими после концерта, и многие из них, на удивление, выражали искреннюю признательность и задавали вполне осмысленные вопросы о технике и истории каждого исполненного произведения.

Я помню битком набитый зал при одной шахте в Остраве в 1954 году, где всем работникам дали часовой перерыв на прослушивание музыки перед следующей сменой. Они стояли перед нами в мешковатой верхней одежде, со скрещенными руками, ожидая, что их будут развлекать. По такому случаю сопрано Людмила Дворжакова выступала со скрипачом Владей Ясеком, а «Старик», профессор К.П.С. Садло прибыл, чтобы открыть дискуссию после концерта.

– У кого-нибудь есть вопросы? – спросил Садло, улыбаясь слушателям после исполнения гайдновской 104-й симфонии в ре мажоре.

Поднялась рука.

– Да. Сколько платят скрипачу за выступление? – спросил молодой рабочий.

Зал одобрительно загудел, люди кивали и смеялись.

К.П.С. повернулся к скрипачу:

– Ну что ж, товарищ, можете вы нам сказать, сколько получите за сегодняшнее выступление?

Ясек негромко назвал сумму, по-моему, что-то около 600 чешских крон (примерно 20 евро), и люди взревели, они вскидывали кулаки и выкрикивали:

– Как же так? Мы должны работать целый месяц за эти деньги, а он получает их за один вечер!

Профессор улыбался, ожидая, пока шум уляжется. Окинув взглядом зал, он спросил:

– А кто из вас человек по-настоящему сильный?

Опять поднялась кутерьма, пока они все не сошлись на кандидатуре гиганта по фамилии, кажется, Франта.

– Не могли бы вы подняться на сцену? – попросил К.П.С. этого человека, вытолкнутого вперед. Садло взял скрипку и вручил ему в огромные руки. –   Теперь, товарищ, я хочу, чтобы вы встали так, как стоял скрипач на протяжении часа, с инструментом на плече и высоко держа руки, словно играете для нас Гайдна, хорошо?

Все шутили и смеялись, когда Франта исполнил просьбу профессора, приняв позу скрипача с помощью Садло и Ясека, и с торжествующей ухмылкой посмотрел на товарищей.

– Давайте посмотрим, сколько Франта выдержит в этой позиции? – предложил профессор, взглянув на часы.

Тем временем мы сыграли что-то, Людмила пела «Песенки на одну страницу», и я стала замечать, что у Франты затряслись руки, а затем колени. Лицо силача покраснело, а потом посинело, он начал корчиться от напряжения. Зал взорвался грохотом: люди орали до воя, подбадривая шахтера, топали ногами, били жестяными тарелками о стены, выкрикивали имя Франты, требуя, чтобы он не сдавался. Со звучавшим нараспев именем «Франта! Франта! Франта!» они протискивались вперед, желая лучше видеть своего героя. Я заметила, как по рукам ходили деньги, а шум в буквальном смысле оглушал. Наконец все тело силача задрожало от напряжения.

По часам профессора он продержался больше пятнадцати минут, потом уронил руки и со стыдом повесил голову. А люди кричали и улюлюкали.

Когда они наконец немного утихомирились, К.П.С. дружественно похлопал Франту по спине и попросил всех поаплодировать ему.