Стефания подняла с белой ткани маленькую черную веточку. Но разве эта веточка способна открыть хоть что-то? По мне так она сломается в первой же замочной скважине. Стефания не дала мне возможности спорить. Она с величайшим трепетом убрала веточку в особый карман сумки. Что тут скажешь? Женщины.
Иван-да-Марья
Солнце шаг за шагом спускалось все ниже и ниже к горизонту. Там на западе небо уже сияло розово-красными переливами. Наступила приятная прохлада. В воздухе все больше чувствовался аромат ночных цветов. Тишину нарушал лишь стрекот миллионов кузнечиков да слабое потрескивание нашего костерка.
Удивительная встреча с русалками и знакомство с Лешим казалось уже странным сном. После того, как мы получили заветный ключик, нам нечего было больше делать в Гиблом лесу. Леший вывел нас на южную опушку и исчез, даже не сказав «прощайте». С тех пор мы шли уже неделю. На пути не попадалось ни одной деревушки. Только рощицы, озера и поля.
После сегодняшней особо длительной прогулки пешком мы порядочно устали. Даже разговаривать не хотелось. Я полностью отдался созерцанию природы. За время нашего путешествия я все больше и больше понимал любовь Стефании к окружающей нас живой природе. Я видел, как горят ее глаза, когда она смотрит на малюсенькую речушку, пробивающуюся среди непроходимых зарослей кустарников и деревьев, или на пенек, поросший мхом, или даже на простой холмик, покрытый полевой травой. Не знаю, что она чувствует при этом, но трепет, с которым она прикасается ко мху или гладит маленькую волну, говорит больше, чем сотни дотошных объяснений. Иногда мне казалось, что Стефания живет природой, чувствует ее, дышит ей.
А еще у этой девушки был совершенно не понятный для меня дар. Она могла очень быстро отыскать что-нибудь съедобное, где угодно. Грибы, ягоды, корешки или трава – все это всегда было таким вкусным, что даже мой избалованный язык оставался доволен. Единственное, что меня смущало, это отсутствие мяса. Стефания была закоренелой вегетарианкой. Помнится, еще в начале нашего путешествия я предложил ей поймать рыбу, но она посмотрела на меня, словно на врага народа. Позже Стефания объяснила, что не может есть то, чему можно причинить боль. Убивать животных она не способна, как, впрочем, и есть уже убитых. Но спокойно пьет молоко и ест продукты, из него получающиеся. Так как доение не причиняет боли животному. Философия ее для меня была новой и долгое время непонятной, но я с этим смирился.
Я посмотрел на Стефанию. Она сидела, зачарованно смотря на закат. Небо там стало совсем алым. В закатных лучах солнца волосы моей спутницы отливали золотыми огоньками. Она все больше походила на волшебное создание из другого мира. Я отвернулся. Совсем рядом с собой я заметил любопытный цветок. Один тонкий стебелек был увешен множеством небольших скрученных, как колокольчик, лепестков. Но удивило меня не это. Удивило меня то, что на одном стебельке были темно-синие и ярко-желтые лепестки. Сначала я подумал, что это аномалия. Но тут увидел еще несколько таких цветов. Присмотревшись повнимательней, я заметил, что все поле насколько хватало глаз, усеяно такими желто-синими цветами.
Я сорвал несколько цветков и протянул их Стефании. Она с удивлением, поразившим меня, приняла их. Но потом вдруг что-то сообразив, улыбнулась и нежно сказала:
– Спасибо. Чудесные цветы.
– Да, они прекрасны, – тут я чуть было не сказал «как и ты», но вовремя спохватился и, чтобы замять не удобный момент, спросил. – Как они называются?
– Иван-да-Марья.
– Не обычное название.
– Да, наверное, – задумчиво произнесла Стефания. Словно говоря сама с собой, она очень тихо добавила: – Как необычна и их история.
Ее взгляд, устремленный на маленький букетик, сиял нежной тоской. Я понял, что за ним скрывается какое-то сильное чувство, не дающее покоя Стефании.
– Расскажи мне их историю, – попросил я.
– Это всего лишь старая легенда. Ничего больше, – сказала она, вспоминая о моем существовании.
– И все же мне хотелось бы ее услышать.
Она посмотрела на меня, и во взгляде ее я прочитал нежную благодарность. Теперь у меня не осталось сомнений – для нее это была не просто «старая легенда». Стефания помолчала немного, вглядываясь в пламя костра, как будто пытаясь увидеть в нем картины минувших лет.
– Это произошло очень давно, – начала она едва слышно. – На свете жила одна семья, и было у них два ребенка: Иван и Марья. Были они еще совсем детьми, когда родители их умерли. Чтобы выжить дети решили покинуть деревню. Уйти на заработки, так сказать. Они разделились. Марья занялась рукодельем всяким, работала на другие семьи. А для Ивана судьба уготовила стать разбойником. Много лет с тех пор прошло, дети выросли и забыли друг друга. И случилось им однажды повстречаться. Полюбили друг друга Иван и Марья, да так сильно, что и разлучиться не могли. Поженились они. А как ночь свадебная прошла, стали друг другу о прошлом своем рассказывать. Тут-то и осознали они, что братом с сестрой являются. Поняли Иван и Марья, какой грех страшный совершили. И не могли они жить с таким грехом на душе. Отправились они ночью в чистое поле и там убили там себя. А наутро на том месте вырос цветок. И стали люди его называть Иван-да-Марья. Синие лепестки – это Иван. А желтые – это Марья. Так они и после смерти остались неразлучны. С тех самых пор цветок этот зовется цветком влюбленных. Молодые парни дарят их девушкам, прося руку и сердце. Если девушка приняла цветы, то скоро свадьбе быть.
Стефания замолчала. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, но всполохи костра хорошо освещали ее лицо. Я никогда не забуду эту маленькую, словно роса, слезинку, бегущую по ее щеке. Странно, но в моей груди тоже что-то сжалось от этой легенды. Не от того, что Стефания приняла мои цветы. А она приняла! Но Стефания же прекрасно понимает, что я не знал об этой традиции. Надеюсь, что понимает. А то ведь… Боже, какой я эгоист! Я ведь совсем не то хотел сказать. Я хотел сказать, что понял ее трепетное отношение к этой хоть и старой, но красивой легенде.