— Уж больно специфический у хлопца взгляд на жизнь. И умения интересные. Ну, с ними-то ладно, научиться в жизни можно разному, но он ведь думает иначе, чем мы. Вспомни, как он пленных допрашивал. Или как сейчас все организовал. Такое лично мне в голову не пришло бы.

— И мне бы тоже, — печально усмехнулся Эссен. — Только зря ты считаешь меня дураком. Я с лейтенантом поговорил уже, и получил вполне исчерпывающие объяснения. Он у нас, оказывается, на лазоревых мундиров работал.

Теперь пришла очередь Бахиреву в недоумении хлопать глазами. Что же, Эссен объяснил ему, что господа жандармы не только портят настроение окружающим, но и занимаются делом. Шпионов, к примеру, ловят, которых на флоте до хрена, особенно британских. И завербовали они Жирского еще в бытность того сопливым гардемарином. И они же обеспечили парню кое-какую дополнительную подготовку, а позже пропихнули его каким-то образом на «Рюрик». Для чего? Так флагман Балтийского флота, на нем сам император частенько бывает. Мало ли, что может произойти. Вот и получили в жандармском управлении ценный источник информации и агента влияния на будущее. Из лейтенантов порой вырастают адмиралы, а с крючка Жирскому было уже не слезть. Да он и не пытался, считая, что делает нужное, хотя и грязное дело.

Выслушав все это, Бахирев только головой покрутил, а потом махнул рукой. Ну, есть у них свой секретный жандарм — так и что с того? Глядишь, еще как-нибудь пригодится, случаи в жизни бывают разные. Эссена же куда больше сейчас беспокоил другой человек. Впрочем, как решили старшие офицеры, вот и повод Жирскому показать свою профессиональную состоятельность.

В море корабли вышли спустя две недели. Все, что можно было сделать на месте, моряки сделали, особенно на «Цесаревиче». Гонял их Бахирев нещадно, считая, что если у матросов много работы, то времени на дурь и тупые, но опасные мысли уже не будет. Уж кто-кто, а он хорошо помнил, как на Черном море ошалевшие от безделья матросы устроили бучу. Надоело им по жаре с палубы рыбу на удочки ловить, когда их корабль непонятно зачем несколько дней в безлюдной бухте на якоре стоял. Нашлись какие-то умники, начитавшиеся не тех книжек и наслушавшиеся не тех людей, дали по голове излишне мягкому командиру, и в результате новейший броненосец шастал по морю, заставляя паниковать все портовые власти. Бахирев совершенно не желал, чтобы здесь успевшие хорошенько устать от войны люди сотворили нечто подобное, и спуску никому не давал. И все же сумел добиться и дисциплины, и уважения. Во всяком случае, теперь ему за свой корабль стыдно не было.

Эскадра взяла курс на… Токио. Эссен, не слишком раздумывая, решил, что японцам идиома о двух снарядах в одну воронку знакома, и ждать его там, где он уже однажды побывал, никто не станет. К тому же столица есть столица, различных судов в ее порт идет немало, и сейчас крейсера и миноносцы шли строем фронта, с тем, чтобы перехватить как можно больше кораблей противника.

Расчет адмирала оказался верен — японцы действительно не ждали повторного налета, и крейсера остановили, досмотрели и взяли в качестве призов шесть небольших транспортных судов. Еще два попытались уйти, но с ними церемониться не стали, всадив в каждый по нескольку снарядов. Результат оказался закономерен, гражданские пароходы — не крейсера, способные часами вести бой и выдерживать не один десяток попаданий. Прочность не та. В результате оба судна ускоренным методом отправились в гости к Нептуну, а их команды, те, кто спасся, разместили в трюме одного из трофеев. Словом, начался поход удачно.

Честно говоря, идея налета на японскую столицу принадлежала не самому Эссену. Просто новые партнеры, те, что перекупали у него корабли вместе с грузами, попросили его устроить крупную бучу — им нужен был обвал на рынках ценных бумаг. Русским пообещали хороший процент, выплатив часть авансом, а деньги надо отрабатывать. Тем более, сейчас, когда стало больше и людей, и кораблей. Экипажам надо платить — это когда за тобой держава можно петь про веру, царя и отечество. Сейчас же, формально являясь то ли пиратом, то ли (это больше льстило самолюбию) отдельной воюющей стороной, Эссен вынужден был стимулировать своих людей по-другому. Сто рублей в месяц матросам, от ста пятидесяти до двухсот кондукторам… Это не считая доли в добыче. Словом, затратное это дело, содержать свой личный флот. Хорошо еще, не требовалось пока что тратиться на ремонт кораблей, благо «Херсон» позволял решить большинство проблем, но рано или поздно и это всплывет. А потому адмирал был кровно заинтересован в том, чтобы война закончилась раньше, чем закрома корабля обеспечения, отнюдь не бездонные, кстати, начнут показывать дно. Планируемая же операция в случае успеха обещала, как минимум, форсировать события, и потому Эссен решился на эту авантюру. Все же японцы — не идиоты, и если проломить парой снарядов крышу императорского дворца, наверняка станут сговорчивее. Гордость хороша, пока ты силен, но когда тебя бьют, выживание становится как-то актуальнее.

Надо сказать, операция увенчалась полным успехом. Пока «Рюрик» в сопровождении легких крейсеров величественно и неспешно дефилировал в море, топя все, что попадалось на пути (там были почти исключительно рыболовные шхуны, но, учитывая, что большую часть продовольствия Япония получала за счет моря, этот ничтожный урон обернулся потом для нее крупными проблемами), а заодно прикрывая тылы от возможного появления тяжелых кораблей противника, «Цесаревич» занимался собственно городом. Нагло подойдя на тридцать кабельтов и легко подавив ту пародию на береговые батареи, которые местные вояки только начали организовывать, он обрушил на японскую столицу град тяжелых снарядов, благо целиться особо не требовалось — стрельба по площадям, как-никак, по такой крупной мишени почти невозможно промахнуться. В результате Токио вновь горел, его порт был окончательно разрушен, а за каким-то непонятным делом ошивавшийся в нем крейсер «Идзуми» получил два исправно взорвавшихся двенадцатидюймовых снаряда. Один из них разнес в клочья надстройки корабля и учинил пожар, что выглядело страшно и, бесспорно, являлось моментом неприятным, но не смертельным. Зато второй снаряд при минимуме внешних эффектов нанес куда больший урон. Пробив палубу, он достал до днища, и взорвался в одном из самых уязвимых мест корабля, проделав в его незащищенной подводной части дыру размером с добрые ворота. Спасла крейсер от немедленного затопления лишь близость берега, к которому командир успел притереть свой корабль, еще сильнее повредив днище, но не допустив его гибели. Однако позже, через неделю после боя, когда японцы смогли, наконец, подвести пластырь и кое-как откачать воду, выяснилось, что этим неприятности не исчерпываются. Взрывом, как оказалось, повредило еще и киль. Ремонт затянулся, в результате чего этот небольшой, но хорошо вооруженный крейсер не мог выйти в море почти год, и до конца войны участия в боевых действиях не принимал.

Но, пожалуй, самым примечательным моментом оказалось единственное за всю войну успешное применение броненосцем минного оружия. Надо сказать, каждый из крупных военных кораблей имел на борту, помимо артиллерии еще и аппараты для пуска самодвижущихся мин. Толку от них, как оказалось, не предвиделось вообще — броненосец не подпустит противника на расстояние выстрела мины, пока цела артиллерия, а к тому моменту, когда она окажется разбита, корабль и сам уже или пошел ко дну, или готов сделать это. В общем, если для крейсеров-рейдеров самодвижущиеся мины еще представляли какую-то ценность, то для броненосцев они являлись, скорее, обузой. Слишком малыми дальностью хода и скоростью обладало в тот момент это несовершенное еще оружие. Тем не менее, «Цесаревич», подобно десяткам собратьев, построенных в разных странах, таскал с собой четыре аппарата, снаряженных стальными рыбами, несущими в себе изрядную дозу пироксилина. И, в кои-то веки, появилась мишень, по которой их можно было применить.

Один из крупных транспортов, стоящих на внешнем рейде, вместо того, чтобы искать спасения у берега, попытался прорваться в открытое море. На что рассчитывал его капитан, так и оставалось загадкой, поскольку даже если бы ему каким-то чудом удалось прорваться мима пышущего огнем стального гиганта, в море его ожидали крейсера. Но то ли он этого не сообразил, то ли гордость самурайская взыграла, но судно выпустило из труб густые клубы черного дыма и двинулось вперед, стремительно набирая скорость. Очевидно, котлы у него оказались под парами, иначе сложно объяснить такую лихость. Естественно, что на броненосце не могли оставить японца без внимания, и обстреляли его из шестидюймовок.

Промахнуться с двадцати кабельтов сложно, и транспорт моментально заполыхал, его надстройки превратились в руины, а борта украсились симпатичными дырами, но подводных пробоин он не получил. А дальше то ли у судна заклинило руль, то ли просто кто-то решил, что «помирать — так с музыкой», и транспорт понесло прямиком на «Цесаревича».

Вот это было уже опасно — дистанция все же была невелика и стремительно сокращалась, а столкновение с пароходом в восемь тысяч тонн водоизмещением, идущем на двенадцати узлах, сложно назвать приятным знакомством. По пароходу ударило все, что могло стрелять, руль положили до упора влево и разошлись контркурсами в трех кабельтовых — к тому моменту транспорт уже гарантированно не управлялся. При этом кто-то догадался разрядить в сторону японского корабля и минные аппараты левого борта. Именно в сторону — прицеливаться на циркуляции по проносящемуся мимо кораблю практически нереально. Но, тем не менее, одна из мин не только нашла свою цель, но и взорвалась, практически оторвав японцу форштевень. После этого корабль продержался на плаву от силы минуты две, но своей безумной атакой он подписал приговор остальным кораблям — скорее вымещая злость и испуг, чем по необходимости, комендоры «Цесаревича» открыли огонь и по другим кораблям, моментально превратив их в руины. При этом никому и в голову не пришло, что тем самым они лишают себя законной добычи, а Бахирев не стал вмешиваться. Сами поймут, когда азарт боя схлынет, решил он и оказался прав.

Между тем, пока большой дядька громил большие цели и наводил ужас на окружающих, миноносцы, как всегда незаметно, сделали не менее серьезное дело. Народ на юрких корабликах подобрался куда более опытный, а потому сработали они куда грамотнее экипажа «Цесаревича». Войдя под шумок в порт, они разрядили минные аппараты, потопив какой-то японский миноносец (никто даже не успел понять, какой, настолько быстро кораблик исчез с поверхности моря) и три транспортных корабля. Еще один нагло расстреляли из орудий, хотя долбить корабль в четыре тысячи тонн трехдюймовками — мартышкин труд. Тем не менее, после двух дюжин попаданий транспорт все же затонул, но русским он был уже неинтересен — их внимание привлекли куда более заманчивые цели. В результате два крупных, загруженных под завязку угольщика моментально поменяли статус и надолго обеспечили русскую эскадру топливом. Напоследок русские выпустили оставшиеся мины, вдребезги разнеся причалы. Словом, шороху в тот день навели изрядно, а на вываленных прямиком на фарватере якорных минах японские пароходы подрывались еще месяц.

А после того, как русские закончили демонстрацию силы и покинули окрестности разоренной вражеской столицы, эскадра разделилась. Тяжелые корабли совместно с миноносцами и трофейными кораблями отправились на базу, а крейсера, догрузившись топливом, легли на новый курс. В этот раз они нацелились на Шанхай — Эссен решил, что если уж начали нарушать законы, то нет смысла останавливаться на полпути. А брать в Шанхае было что — как минимум, стоило вытащить оттуда крейсер «Аскольд», интернированный в порту после сражения в Желтом море. Конечно, состояние крейсера было далеко от идеального, все же подводные пробоины и серьезно выбитая в бою артиллерия, но имелась вероятность, что корпус успели привести в относительный порядок. Остальное же — дело техники и мастеров с «Херсона», ставших едва ли не самыми ценными людьми эскадры. Разумеется, выцарапать корабль из Шанхая та еще задача, но Эссен не без основания подумал, что раз имеется специалист, уже провернувший подобную операцию, то ему и карты в руки. Пускай хотя бы попытается, хуже не будет, а второй корабль прикроет его, если что — восьмидюймовки остаются восьмидюймовками.

К тому же, Эссена интересовал еще и находящийся на «Аскольде» контр-адмирал Рейценштейн. Большими друзьями они никогда не были, однако к Николаю Карловичу Эссен относился с уважением, и хотел попытаться через него связаться с Петербургом. Связаться с ним и объяснить ситуацию — программа минимум, которую Севастьяненко должен был выполнить любой ценой…

Еще одним вариантом усиления эскадры выглядел крейсер «Диана», тоже прорвавшийся из Порт-Артура, но, по здравому размышлению, его решили не реализовывать. Во-первых, далеко — крейсер ухитрился умотать аж в Сайгон. Ну а во-вторых, сам корабль не выглядел серьезным подспорьем. Девятнадцать узлов парадного хода (это пять лет назад, сейчас еще меньше), слабое вооружение, невеликая автономность. Не зря же в этой войне «сонная богиня» никак себя не проявила, а раз так, то и не стоило терять время и силы, да еще и ссориться раньше времени с французами из-за столь сомнительного приобретения.

На море новости разносятся быстро. Намного быстрее, чем можно предположить, и как это происходит — тайна великая есть. Как бы то ни было, океан словно вымер. Японские корабли не встретились русским морякам ни разу, да и, честно говоря, все остальные тоже. Похоже, все разбрелись по портам и теперь ожидали, когда пройдет гроза. Вполне нормальное и логичное поведение, кстати, хотя бравые лейтенанты на мостиках русских крейсеров и не отказались бы от пары-тройки призов. Но человек предполагает, а Бог располагает, и до Шанхая эскадра добралась без приключений.

Севастьяненко, назначенный адмиралом старшим в их маленькой группе, вынужден был взять на себя тяжкое бремя принятия решений. Иванов, разумеется, обиделся, что хотя он старше и по возрасту, и по времени производства в чин, но оказался в подчиненном положении. Правда, виду не показал, только обращаться стал подчеркнуто официально — хорошо понимал, что достижения недавнего мичмана с его крейсерами весомее, чем у него с едва не погубленным транспортом и парой миноносцев. Тем не менее, осадочек остался, и некоторую напряженность в отношения людей, стоящих на мостиках, он вносил.

Надо сказать, хотя Севастьяненко и был слишком молод для своей должности, а значит, недостаток опыта ощущал буквально во всем, обладал двумя несомненными достоинствами. Во-первых, он был решителен, а во-вторых, его решительность не переходила в самодурство. В драку ради драки, тем более с сомнительными шансами на успех, он не лез, и мысль о лихом налете на порт даже не пришла ему в голову. Севастьяненко даже не подозревал, что именно этому, а не достаточно сомнительным уже в среднесрочной перспективе заслугам, он обязан своему старшинству в этом предприятии. Иванов был как минимум не глупее, и уж конечно не трусливее, не говоря о большем опыте, однако сейчас требовалось умение сначала думать, а потом уже стрелять.