Первая оборона Царицына

Как я уже писал, при знакомстве с обстановкой в Царицыне в июне 1918 года картина складывалась удручающая. Но под руководством товарища Сталина мы начали изменять ее так, как было нужно для дела. Сопротивление встречали на каждом шагу, как со стороны штабистов и сотрудников Царсовета, так и со стороны командиров отдельных отрядов. Действия штабистов-контрреволюционеров я описал подробно. При откровенно слабом руководителе – Минине, который мог хорошо работать только под чьим-то (сталинским) руководством и контролем, а сам по себе никуда не годился или не хотел годиться, в Царсовете расцвели анархия и мздоимство. Каждый начальник, от которого хоть что-то зависело, обращал это себе на пользу. Нравы советского учреждения были похожи на нравы какого-нибудь царского присутствия. С Царсовета брали пример другие руководители. Только на заводах, находившихся под надежным рабочим контролем, был порядок. Во всех остальных местах порядок пришлось наводить нам. Из Москвы вместе с товарищем Сталиным в Царицын прибыл отряд из 400 красноармейцев. Большая часть этого отряда ушла на передовую, а около 50 бойцов остались для охраны станции (сталинского штабного вагона) и самого Сталина. Скоро численность этого отряда выросла примерно до 100 бойцов за счет местных товарищей, большинство из которых были большевиками и имели опыт подпольной работы. Эта «Сталинская гвардия», как называли ее мы между собой, крепко помогала нам, была нашей надежной опорой. Другой опорой стала Царицынская ГубЧК, председателем которой был товарищ Борман. Кроме организаторских способностей, отшлифованных годами подпольной работы, у товарища Бормана были также и следственные способности. Далеко не каждый чекист в то время обладал ими. Многим приходилось осваивать эту непростую науку в процессе работы, набивая шишки. Борман же обладал всеми качествами, которые нужны чекисту. Он в считанные дни наладил работу своего учреждения и начал активно чистить авгиевы конюшни контрреволюции. В наведении порядка в первую очередь необходима твердость. Облава на рынке, после которой несколько спекулянтов были расстреляны на месте, дает больше пользы, чем агитация и уговоры. Контрреволюционная сволочь люто ненавидела Бормана. В него несколько раз стреляли (к счастью – неудачно), а однажды решили «подвести под монастырь». Это случилось после того, как чекистами был расстрелян помощник начальника железнодорожной станции Куприянов и двое его подельников. Враги Бормана (один из них работал в ЧК и рассчитывал занять должность председателя) написали жалобу в ЦИК, в которой говорилось о «самоуправстве», «нечестности», «взятках» и пр. Они пытались представить дело так, будто Борман за взятки покровительствовал Куприянову и его шайке, а потом, испугавшись разоблачения, арестовал их и расстрелял. На самом же деле Борман не покровительствовал Куприянову, который всем вопреки имевшимся распоряжениям, помогал спекулянтам вывозить продовольствие по железной дороге. Даже после получения предписания ВЦИК, запрещавшего всем учреждениям железных дорог и водных путей сообщения юга России с принимать хлебные грузы, кроме адресованных наркомату по продовольствию и Чокпроду,[156] Куприянов продолжал отправлять спекулянтам в Москву и Тулу вагоны с продовольствием. Вина Куприянова и его подельников была доказана полностью и его расстреляли справедливо. Борман не был замешан в спекуляции и не брал взяток, но, тем не менее, враги попытались его очернить. Была даже написана записка почерком Бормана на имя того сотрудника, который хотел занять его место, с приказом «оставить тов. Куприянова и вообще станцию Царицын в покое и не мешать им работать». Другие «доказательства» (поддельные) тоже имелись. Расчет был на то, что если Бормана не расстреляют, то хотя бы на время разбирательства отстранят от работы или же переведут в другое место. Так или иначе, спекулянтская контра надеялась избавиться от товарища Бормана, который был для нее все равно что кость поперек горла – свободно вздохнуть не давал. Возможно, Борману долго бы пришлось оправдываться, доказывая свою честность и преданность делу Революции, если бы не вмешательство товарища Сталина. Он телеграфировал в Москву товарищам Дзержинскому и Свердлову, что ручается за Бормана как за себя самого и полностью ему доверяет. Сталинского ручательства было достаточно для того, чтобы Бормана оставили в покое и не мешали бы ему завершить борьбу со спекуляцией и прочей контрой. Стараниями чекистов и вообще всех честных большевиков к октябрю 1918 года спекуляция в Царицыне была ликвидирована полностью. Отдельные случаи можно было не принимать во внимание, они тут же пресекались. Но уже не было больших и малых спекулянтских шаек, не было систематических хищений продовольствия со складов и из вагонов, не было всей этой паутины, которая весной 1918 года опутывала весь город.

Спекулянты были опасными врагами Советской власти, но во много раз опаснее были пособники белых, которые создавали большие запасы в нашем тылу на Северном Кавказе, всячески препятствуя их вывозу в центральные губернии через Царицын. Причины выдумывались разные, но настоящая причина была одна – запасы продовольствия предназначались белым. Краснов с Деникиным были настроены решительно и самонадеянно верили в то, что скоро очистят Кавказ и Волгу от Красных. Уповая на скорое наступление белых, их агенты создавали запасы в тылу. Эти враги могли нанести гораздо больший урон, нежели спекулянты. По сути дела до приезда в Царицын товарища Сталина продовольственное дело на юге России толком налажено не было. В Чокпроде и других учреждениях сидели люди, может где-то когда-то и проявившие себя, как хорошие организаторы, но совершенно не способные поднять и двинуть вперед такое большое дело, как заготовка продовольствия на Юге. Не было четкого взаимодействия между разными учреждениями, царили местнические интересы, вплоть до утаивания друг от друга вагонов, барж и прочего транспорта. «Отдам соседу, а сам с чем останусь?», рассуждали эти горе-руководители, забывая о том, что им поручено общее, большое, крайне важное для Республики дело. Товарищ Сталин со дня своего приезда в Царицын начал беспощадную борьбу с саботажниками, лентяями и дураками, сидевшими в Чокпроде, Заготоселе,[157] Центрозакупе[158] и продкомах.[159] Тех, кого можно было заставить работать как следует, Сталин заставлял это делать, тех, от кого толку нельзя было добиться – выгонял, а всех злоумышленников карал по суровым законам того времени.[160]

Товарищ Сталин умеет замечать все вокруг, ничто не может укрыться от его зоркого взгляда. Он первым обратил внимание на то, что продовольственные составы, которые в пути подвергались нападению белоказаков, предварительно задерживались на станции Царицын на два-три дня под различными предлогами. Никому до товарища Сталина не приходило в голову задуматься над этим, выявить такую связь. Выяснилось, что на станции орудовали белые агенты, главарь которых, подполковник Ореховский, скрывался под личиной конторщика железнодорожных мастерских. Наметив подходящий состав, контра задерживала его якобы для ремонта или как-то еще, а тем временем к белоказакам уходило донесение с указанием времени и пути следования состава. Последним делом Ореховского стало нападение белоказаков на состав с рыбой, который шел в Москву. У станции Филоново враги разобрали путь и ночью, когда состав прибыл на станцию, напали. Ставка делалась на внезапность и численный перевес, но несмотря на то, что нападавших было много больше, красноармейцы (станционная охрана и сопровождавшие поезд) дали врагу отпор. Бой, начавшийся ночью, длился до полудня. Белоказаков отбросили красные казаки из подоспевшего на помощь отряда товарища Миронова. Было это в начале июля 1918 года. Спустя несколько дней Ореховский и его сообщники были арестованы.

Охране железной дороги уделялось большое внимание, но штабная контра всячески старалась ослабить эту охрану. Очень показательным в этом отношении является случай в районе станции Алексиково, произошедший в середине июня 1918 года. На отрезке Поворино – Панфилово путь охраняли отряды товарища Киквидзе, благодаря которым восстановилась ненадолго прерванная белоказаками железнодорожная связь Царицына с Москвой. Из-за распоряжений Носовича дивизия Киквидзе оказалась в невыгодном положении – вытянулась вдоль железной дороги так, что отдельные отряды не могли быстро прийти друг другу на помощь. Было сделано то, что принято называть «распылением сил». Причем Носович приказал Киквидзе расположить отряды только на станциях, объяснив это тем, что там удобнее держать оборону. Но, в то же время, отряд находящийся на станции становился хорошей мишенью для артиллерийского обстрела. Этого обстоятельства Носович якобы «не принял во внимание».

Сразу же после восстановления сообщения с Москвой товарищ Сталин отправил туда 500 тысяч пудов хлеба.[161] Но вскоре после того, как составы ушли в Москву, белоказаки заняли станцию Алексиково, прервав сообщение. Возникла угроза захвата ими столь большого и ценного груза (12 эшелонов). К счастью, эшелоны удалось вернуть в Царицын в целости и сохранности. Бойцы товарища Киквидзе очень оперативно выбили белоказаков из Алексикова, но затем попали в ловушку, искусно устроенную врагом. В результате один из эскадронов дивизии Киквидзе был разбит начисто, потеряв 2/3 состава. Крепко досталось и пехотному полку. Киквидзе был вынужден прекратить преследование противника и занять оборону на станции Алексиково. Киквидзе запросил помощи у Снесарева, который самолично явился в Алексиково якобы для проверки. Снесарев пообещал прислать помощь и уехал в Царицын. Но помощи Киквидзе так и не дождался. В Царицыне Снесарев рассказал о 4 тысячах белоказаков (на самом деле их оставалось не более 600 сабель), находящихся возле Алексикова и огласил свое решение: организовать сопротивление в настоящий момент невозможно, нужно отступить. Напомню, что товарища Ворошилова с его армией тогда еще в Царицыне не было. Киквидзе штаб ничего не сообщил. Так и не дождавшись помощи, он был вынужден отступить, отдав стратегически важную станцию Алексиково белоказакам (сообщение между Царицыным и Москвой снова оказалось прерванным).

Прибыв в штаб, Киквидзе обложил Снесарева отборной бранью. Назвал идиотом, сволочью, предателем и другими словами. Снесарев приказал арестовать Киквидзе за нарушение дисциплины, но из этого ничего не вышло, потому что Киквидзе сопровождал отряд из 15 кавалеристов. Из штаба Киквидзе приехал к товарищу Сталину и рассказал ему о бездействии Снесарева, которое позволило белоказакам снова прервать сообщение с Москвой. Сталин отправил в Поворино товарища Лукашова, большевика-железнодорожника, который в то время работал в ГубЧК. Лукашов должен был ознакомиться с системой охраны железнодорожного пути и дать ей оценку. От штаба округа Сталин потребовал немедленно очистить Алексиково от белоказаков. Поскольку товарищу Сталину было известно истинное положение дел, Снесарев не осмелился юлить и рассказывать сказки о 4 тысячах белоказаков. При поддержке отрядов Миронова и Титовского полка,[162] а также двух бронепоездов, Киквидзе взял Алексиково. Охрану пути организовали иначе, так, чтобы не распылять силы. Это была первая победа товарища Сталина над контрой из штаба округа. Белогвардейская сволочь поняла, что время ее разгула закончилось. Но не торопилась сдаваться.

Охрана железнодорожного пути была только частью обороны Царицына. Главным делом являлось противостояние наступлению Краснова и Деникина. До самого последнего момента оставались сомнения в том, как будут действовать белые генералы. Мой помощник Сережа, будучи молодым и оттого плохо знакомым с жизнью, был уверен в том, что Деникин с Красновым станут действовать сообща. Он не учитывал некоторых обстоятельств – личных генеральских амбиций, политических разногласий (в первую очередь по немецкому вопросу), противоречий между казачеством и офицерами и прочего. Те, кто вникал в суть происходящего, предполагали, что дело может повернуться по-разному. Но и один Краснов представлял весьма серьезную угрозу для Царицына. К тому же действия Деникина в направлении Екатеринодара отвлекали большое количество сил, которые в ином случае могли бы использоваться на других фронтах (в том числе и на Южном). Куда ни кинь – всюду клин. Положение Царицына летом 1918 года было очень тяжелым. Но главное отличие большевиков от всех прочих партий и от всех белых армий заключалось в том, что вступив в борьбу большевики не сдаются и не отступают. Я имею в виду не тактические отступления как разновидность маневра, а отступления стратегического характера. Такие, например, как союз меньшевиков с буржуазией.

Всем большевикам и беспартийным товарищам, стоявшим на революционной платформе, было ясно, что Царицын белым отдавать нельзя. Я пишу про 1918 год, а не про 1919. Но могу поделиться моим личным мнением. Если бы товарищ Сталин продолжал бы руководить обороной Царицына в 1919 году, барону Врангелю не удалось бы взять города. Я убежден в этом. Не собираюсь отзываться плохо о товарище Клюеве,[163] опытном военачальнике, преданном делу Революции. Войска под его командованием стойко обороняли Царицын и отступили только тогда, когда положение стало безнадежным. Военное счастье переменчиво, это знает всякий, кому довелось понюхать пороху. Но я уверен, что если бы товарищ Сталин руководил обороной Царицына летом 1919 года, то город бы устоял. Зная товарища Сталина, я уверен, что он бы нашел какое-то гениальное решение, позволившее удержать город. Те, кто знает товарища Сталина так же хорошо, как и я, со мной согласятся. А всех остальных просто прошу мне поверить. Я не привык разбрасываться словами понапрасну. Если уж что говорю, то так оно и есть.

Костяком обороны Царицына стала армия товарища Ворошилова, которой удалось прорваться к городу через белоказачьи позиции. Надежные, закаленные в боях бойцы (шахтеры и металлисты, рабочая кость) стали той силой, опираясь на которую товарищ Сталин крепил оборону Царицына, делая город неприступной цитаделью.

Крепить оборону мешал штаб военного округа, в котором засели враги-контрреволюционеры. Также мешали московские военспецы, которые буквально забрасывали Царицын бессмысленными, идиотическими директивами. Снесарев и его подчиненные с огромным удовольствием пытались эти директивы исполнять. Раздутые штаты полков и дивизий, спускаемые из Военсовета Республики преследовали одну-единственную цель – ослабление и дезорганизацию Красной армии. Штаты рассчитывались на основе принятых в царской армии, без учета особенностей Гражданской войны. Что то было – ошибка или вредительство? Я склоняюсь ко второму. И другие товарищи тоже так считали. Помню, как осенью 1918 года товарищ Ворошилов возмущался присланным из Москвы приказом, касавшимся дивизионных штатов:[164]

– Дивизия в 58 тысяч человек?! Где они видели такие дивизии?! Откуда набирать?! Что с ней делать?! Дармоедов плодить?!

Обычная дивизия в Гражданскую войну насчитывала не более 5 тысяч бойцов, а бывало, что и 3 тысячи. Быстрота, маневр, умение решать большие задачи малым числом, вот что такое была Гражданская война. Громоздкие формирования в то время были неуправляемы и неэффективны. В Реввоенсовете Республики обязаны были это понимать, но притворялись, будто не понимают.

Товарищам Сталину и Ворошилову приходилось много заниматься переформированием разрозненных красных отрядов в дивизии и бригады. Они при этом опирались не на директивы из Центра, а на требования и особенности военной обстановки, сложившейся вокруг Царицына. Противник (белоказаки) был высокоманевренным и склонным к совершению стремительных рейдов вглубь нашей обороны. Исходя из этого, на Южном фронте создавались 3-х бригадные дивизии, которые на самом деле по численности являлись бригадами, а полки, входившие в их состав, были батальонами, а не полками. Когда в Гражданскую войну говорили «дивизия», то подразумевали бригаду прежнего образца. Когда говорили «бригада», то на самом деле имели в виду полк. Гражданская война была малочисленной по составу участвовавших в ней армий. На первое место выходил не перевес в силе, а маневр, быстрота, филигранная точность удара.

Старыми правилами, навязываемыми военспецами Центра, очень умело пользовались Снесарев, Носович, Ковалевский и другие штабисты-контрреволюционеры. Любимым их предлогом для оправдания собственного бездействия было «накопление достаточных сил». «Выравнивание оборонительной линии» служило предлогом для расстановки красных отрядов на заведомо невыгодные позиции. Главной задачей снесаревского штаба было оправдание собственного бездействия и якобы случайно допущенных просчетов.

Не менее опасными были «шапкозакидательные» настроения, наблюдавшиеся у некоторых защитников Царицына. Так, например, командующий войсками Царицынского района и начальник гарнизона товарищ Тулак собирался совершить марш-бросок на Новочеркасск с полком, в котором было 500 кавалеристов. Тулак был настоящим большевиком и хорошим командиром, умевшим поддерживать в войсках железную дисциплину. Как начальник гарнизона он успешно противостоял проискам штаба округа. Войска гарнизона и все имевшиеся в городе резервы с начала июля 1918 года не исполняли никаких приказов штаба, без подтверждения их Тулаком. Таково было распоряжение Сталина. Снесарева и Носовича невероятно злил тот факт, что они – генерал и полковник, должны были утверждать приказы у унтера (Тулак был драгунским унтер-офицером). Тулак мог отличить правильный приказ от саботажнического, но стратегом он не был. Ударить по белоказакам такими силами, да еще и надеяться дойти до Новочеркасска было авантюрой.

Положение в июне – июле 1918 года было таким, что ни о каких рейдах и наступательных операциях думать не приходилось. Оборона, оборона и еще раз оборона. Наша задача была такова: защищать Царицын и обеспечить беспрерывную связь с центральными губерниями по железной дороге (и по Волге).

Товарищам Сталину и Ворошилову приходилось вести реорганизацию войсковых частей в боевых условиях. С начала июля белоказаки зашевелились. По всей линии фронта, то там, то здесь, они пытались проверить нашу оборону на прочность. Видимо, Краснов хотел создать впечатление относительно того, что будет наступать широким фронтом, постепенно сжимая и замыкая кольцо вокруг Царицына. Но Сталин с Ворошиловым были уверены в другом. Они считали, что враг ударит тремя группами – в направлении Богучар – Новохоперск, на Камышин и на Царицын через Калач.[165] Говоря проще, Краснов захочет отрезать Царицын от Центра и красных войск Северного Кавказа, чтобы защитникам города неоткуда было бы ждать помощи. Это решение было единственно верным в сложившейся тогда обстановке. Оно опиралось не только на обстановку, но и на знание казачьего характера. Казаки хороши в прорывах, рейдах и наступлении, но долгие осады им не по душе. Да и неразумно бы было Краснову, имея столько кавалерии, затевать долгую (относительно долгую по меркам Гражданской войны) осаду Царицына.

К концу июля, то есть к началу наступления белоказаков, реорганизация наших войск частично была завершена. Были сформированы Коммунистическая, Морозовско-Донецкая, 1-я Донская дивизии, дивизия Попова и другие части. Благодаря своевременно принятым мерам, защитники Царицына смогли выдержать удары превосходящих сил противника. До середины августа белоказаки продвигались вперед, но продвигались медленно, с изматывающими и обескровливающими боями. Умный стратег на месте Краснова остановил бы наступление в конце августа, когда уже стало ясно, что взять Царицын не удастся. Но Краснова гнали вперед амбиции и желание доказать Войсковому кругу[166] свою дельность. Мол, недаром вы, казаки, вручили мне пернач.[167] Кандидатов в атаманы в то время хватало и Краснову приходилось крепко держать свой пернач, а то как бы не вырвали. Также гнали Краснова вперед немцы. Они хотели убедиться, что не напрасно его поддерживали.

Поставим вопрос прямо: кто обеспечил успех белоказакам в июле – августе 1918 года? Кто дал им возможность выйти к Царицыну? Кто дал им возможность прервать связь Царицына с Северным Кавказом и Москвой?