следующего:
1. По представлению инспекции (и по указанию Троцкого) в начале августа 1918 года Военсовет Республики приказал прекратить ликвидацию Северокавказского военного комиссариата, которая была начата в июле после отзыва Снесарева в Москву. Объяснение этому было такое – враг близко, не время для ликвидации. На самом же деле то была попытка уберечь змеиное контрреволюционное гнездо от разгрома.
2. Узнав о прекращении ликвидации комиссариата, товарищ Сталин приказал арестовать Носовича, Ковалевского, Серебренникова, Старикова (нач. хозуправления штаба округа, одновременно занимавшийся и делами окружного хозуправления вместо заболевшего Рождественского), Садковского и Кремкова (последнего – с целью конспирации). Однако, уже через три дня все они были освобождены по распоряжению Подвойского, который поручился за них от имени инспекции. Распоряжение и поручительство исходили от Подвойского, но инициатором всего были Миллер и Окулов. Миллера удалось разоблачить лишь в следующем году. Его расстреляли, как Ковалевского, Чебышева и многих других заговорщиков. Но самый опасный из них – Носович, успел убежать к белым вместе с Садковским. Окулов, насколько мне известно, ныне пенсионер. В свое время он выступил с самокритикой, осудил свои ошибки и отмежевался от троцкистов. Его родная сестра Окулова-Теодорович, пользующаяся в партии большим авторитетом, поручилась за брата. Чужая душа, как известно – потемки, но у меня раскаяние Окулова вызывает большие сомнения. Сдается мне, что он просто хотел спасти свою шкуру.
3. Поручительство комиссии (и самой Высшей инспекции тоже) присело к тому, что Носович был назначен помощником командующего Южным фронтом Сытина, а Ковалевский – начальником оперативно-разведывательного отдела штаба Южного фронта. Оба назначения утвердил Троцкий. Троцкий не только освободил шпионов, но и дал им возможность продолжать делать свое черное дело.
4. Комиссия не нашла в деятельности сотрудников комиссариата признаков контрреволюционной деятельности. Все предоставленные на рассмотрение факты были сочтены «ошибками» (добросовестными). Подобный подход помог избежать ареста Чебышеву и ряду других заговорщиков (они были арестованы позднее, в ноябре – декабре 1918 года).
Ковалевский устроил свою любовницу Нину Востокову (одновременно бывшую подругой его супруги) стенографисткой в Военсовет Южного фронта и получал от нее те сведения, которые не мог получить как начальник оперативно-разведывательного отдела штаба. Присутствие в Царицыне жены и детей не мешало этому жуиру держать в штабе целый гарем из машинисток, секретарш и прочего женского персонала. Но Востокова находилась на особом положении. Ей Ковалевский доверял, поскольку не сомневался в ее верности. Устраиваясь на работу в Военсовет, Востокова скрыла свое происхождение, написала в анкете, что ее отец был рабочим, хотя на самом деле он был протоиереем. Проверить сведения, сообщенные Востоковой, было невозможно, поскольку она представилась уроженкой Самары, которая в то время находилась у белых.
Кстати замечу, что факт пребывания своего семейства в Царицыне Ковалевский использовал для подтверждения своей безгрешности.
– Я семью свою перевез в Царицын, – сказал он однажды в ответ на обвинение в саботаже, высказанное товарищем Сталиным. – Разве ж я стал делать это, если бы намеревался делать что-то плохое?
– Семью можно перевезти в Царицын по разным причинам, – сказал Сталин. – Например с той целью, чтобы она вместе с вами попала бы к белым при сдаче Царицына, а не осталась в нашем тылу.
Ковалевский на это ничего не ответил. В то время об истинных настроениях человека окольным путем можно было судить по тому, где находилась его семья. Наши товарищи старались оставлять семьи в красном тылу, подальше от передовой. Это было верное решение, поскольку женщинам, детям и старикам незачем было находиться в прифронтовой полосе, где они, в случае отступления, становились обузой. А вот все те, кто сочувствовал белым, старались обосноваться как можно ближе к фронту в надежде на то, что вскоре фронт сдвинется они окажутся у белых.
Переход Носовича к белым, а также арест Ковалевского и прочих заговорщиков, никак не сказались на положении Троцкого, он остался на посту председателя Реввоенсовета.
Для меня и моих товарищей, участвовавших в разгроме белогвардейского заговора Снесарева-Носовича, известия об освобождении арестованных и об их возвращении к штабной работе на Юге, были все равно что гром среди ясного неба. «Как так можно?», недоумевали мы. В то суровое время расстреливали за кражу мешка с зерном, за спекуляцию, за распространение панических слухов, за саботаж, за шпионаж. Одного-единственного контрреволюционного поступка было достаточно для расстрела. Перевоспитывать начали позднее, когда для этого сложились условия. В 1918 году не было возможности перевоспитывать. А тут – явный заговор, нанесший огромный вред нашему делу, есть доказательства, свидетели (один Кремков чего стоил!). И вдруг врагов отпускают на поруки! Таких матерых врагов! На поруки могли отпустить человека, впервые попавшегося на мелкой спекуляции или на мелкой краже. Но не белогвардейских шпионов!
– Как же такое могло случиться?! – спросил я у товарища Сталина.
– Враг силен, – ответил Сталин. – Иногда ему удается выиграть сражение. Но в войне с врагами, внутренними и внешними, победим мы. Если хоть на мгновение усомнишься в этом, то считай, что изменил делу Революции. В победу надо верить всегда, вопреки всему, невзирая ни на что. Только так можно победить!
На всю жизнь запомнил я эти сталинские слова. Я понял, что, разгромив всю белую сволочь, мы еще не одержим окончательной победы, поскольку сволочи хватало и в наших рядах. Свидетельством тому стала внутрипартийная борьба, развернувшаяся после Гражданской войны. Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Рыков, Каменев и прочие сбрасывали маски большевиков-ленинцев и выступали против партии и народа. Гражданская война длилась 4 года, а борьба с «оппозиционерами», которые в большинстве своем являлись не оппозиционерами, а контрреволюционерами, растянулась на 8 лет (вдвое дольше!). Троцкий, верный своему правилу «чем хуже, тем лучше для меня», всячески пытался разжечь пламя «мировой революции», а на самом деле хотел втянуть не успевшую еще окрепнуть Советскую страну в череду войн, рассчитывая, что это поможет ему утвердить свою единоличную власть. Когда троцкисты вдруг полезли из всех щелей, словно тараканы, некоторые удивлялись: «Ах, сколько их! Кто бы мог подумать!». Я не удивлялся, потому что еще в 1918 году понял, какой густой сетью оплел страну Троцкий. И еще понял, что разорвать эту сеть будет нелегко. Но мы справились, победили, потому что боролись за правое дело и верили в нашу победу.
Носович был самым оголтелым из всех. Если другие военспецы только оправдывались, желая убедить всех в том, что они ни в чем не виноваты, то Носович обвинял во вредительстве товарищей Сталина и Ворошилова. Он придерживался древнего правила, гласящего, что нападение является лучшим способом обороны. Так, например, он выдвинул обвинение в «разбазаривании неприкосновенного запаса патронов». На самом же деле огромный запас из 17 миллионов патронов был создан Носовичем не для красных бойцов, а для белоказаков. Дело делалось обычным вредительским способом. Создавался запас, затем сведения о нем изымались из документооборота в расчете на то, что при отступлении запас не будет вывезен. Контра не учла проницательности товарища Сталина, который организовал ревизию окружных складов с военным имуществом под руководством товарища Скляра. «Разбазариванием» Носович назвал передачу патронов красным бойцам. Обвинение это было настолько смехотворным, что ему никто не придал значения.
Хочу сказать несколько слов о Сытине, которого в сентябре 1918 года назначили командующим Южным фронтом (вначале называвшимся Южным участком отрядов завесы). Сытин был генерал-майором царской армии. В пользу его свидетельствовало происхождение (он был солдатским сыном, выучившимся на медные гроши).[136] Таких офицеров, даже выслуживших генеральский чин, «белая кость»[137] за ровню не считала и всячески выказывала им свое презрение. Я имел возможность испытать это на своей шкуре в германскую войну. Мне, большевику, это презрение было что с гуся вода. «Погодите, – думал я, – придет время и мы собьем с вас всю вашу спесь».
Также в пользу Сытина свидетельствовало и то, что вскоре после Октября на солдатском съезде его избрали командиром 18-го армейского корпуса (Юго-Западный фронт), после чего корпус перешел на сторону Советской власти.
Но лично мне (и не мне одному) Сытин не нравился. Он был слабохарактерным, нерешительным командиром и слишком полагался на военспецов. Носовича с Ковалевским Сытин принял на службу, желая «использовать их знания и опыт» (это его собственные слова). Когда товарищ Ворошилов сказал Сытину в моем присутствии, что Носович и Ковалевский – враги, Сытин ответил:
– Ничего страшного. Под моим присмотром они никакого вреда причинить не смогут, можете быть спокойны.