Садковский занимал в штабе особое положение. Секретарь начштаба – невеликая птица, обычный делопроизводитель, но на деле Садковский был третьим по значимости человеком в штабе после Снесарева и Носовского. Ст. комиссара Зедина я в расчет не беру, с ним на деле никто не считался. Позже комиссар Анисимов отчасти приструнил Садковского, но все равно тот сохранил свое исключительное положение до самого ареста. Если Носович по каким-то причинам отсутствовал в штабе, то все (и начальники управлений в том числе) обращались к Садковскому. Он не просто принимал документы и сообщения для передачи Носовичу, как положено секретарю, но и отдавал распоряжения от имени начштаба и даже накладывал резолюции на документы. По этой причине у Садковского однажды вышла ссора с заведующим 1 отделом адм. управления Орловым. Орлов, хоть и был офицером (капитаном), в заговоре участия не принимал. Я предполагаю, что его взяли в штаб и отдали под начало Ковалевскому с тем, чтобы присмотреться к нему получше и затем вовлечь в заговор. Но когда присмотрелись, решили не вовлекать. Орлов возмутился, когда Садковский начал вмешиваться в его дела и давать распоряжения. «Вы не начштаба, а всего лишь секретарь, и не вправе отдавать такие распоряжения», сказал Орлов. Орлову крепко досталось от Носович и Ковалевского за «нарушение дисциплины». На штабном собрании Носович объявил, что безгранично доверяет Садковскому и просит всех сотрудников выполнять его распоряжения так, словно они исходят от начштаба. Впоследствии Садковский бежал к белым вместе с Носовичем.
Много лет прошло с той поры, а злость у меня все та же. Вспомню – и кулаки сжимаются сами собой. Как можно было отдать командование частями Красной Армии врагам?! Да не просто отдать, а обеспечить им наилучшие условия для вредительской работы и всячески оберегать?! Про «оберегать» я напишу чуть позже. Если сам факт работы белогвардейского штаба под видом штаба Северокавказского округа сам по себе был вопиющим, то события, последовавшие за арестом руководителей заговора, потрясли меня и других товарищей. Если бы не поддержка товарища Сталина и не его твердая убежденность в нашей победе над врагами (внешними и внутренними), то у многих из нас могли бы попросту опуститься руки. Не стану выступать от чужого имени, поделюсь тем, что испытал сам. Я считал себя стойким большевиком, которого закалили долгие годы подпольной работы. Так оно и было. Но в подполье, в дни Октября и сразу после него я четко видел, где враги, а где свои и твердо знал, что у своих, у большевиков, я всегда найду помощь и поддержку. Отдельных провокаторов и предателей можно было не брать в расчет. В семье, как известно, не без урода. Но в целом разделение было четким и на товарищей всегда можно было положиться.
В Царицыне я вдруг оказался в положении подпольщика, который работает скрытно от всех и может полагаться лишь на нескольких верных товарищей. Каково было мне, большевику, ответственному сотруднику наркомата, чувствовать себя в красном Царицыне «подпольщиком»? Мир перевернулся с ног на голову. Хуже всего было сознание собственного бессилия. Вот же они – враги! Они на виду и делают свои черные дела не особо таясь! Их надо к стенке ставить, да поскорее, но не тут-то было! Врагам покровительствует предвоенсовета Троцкий и другие такие же враги, проникшие в руководство Красной Армии! Обжаловать их действия невозможно – круговая порука. А время идет… Гражданская война в разгаре!
Не знаю, что бы сделал я, не будь в Царицыне товарища Сталина. Скорее всего, сорвался бы и натворил глупостей. Возможно, попытался бы «открыть глаза» на заговор военспецов Троцкому и был бы расстрелян по его приказу как контрреволюционер. Возможно, застрелил бы Носовича или Снесарева и сам бы тоже был бы расстрелян. Паутина заговора опутала все руководство Красной Армии и казалось, что разорвать ее невозможно. На поддержку местных товарищей рассчитывать не стоило. Председатель Царсовета Минин был ни богу свечка ни черту кочерга, а председатель ГубЧК Борман не мог своей властью арестовать военрука округа, начштаба и начальников управлений. Не было у него таких полномочий.
Мерзкое положение, когда видишь врага, а ничего с ним сделать не в состоянии. Нечто подобное встречалось на германском фронте, где в каждом штабе сидели немецкие и австрийские шпионы. Но то была не революционная, а буржуазная война, в которой вражеские шпионы нам помогали (пускай и сами того не желали). Солдаты видели, что кругом измена, что гибнут они попусту, и желание воевать у них пропадало. В Царицыне же вся эта штабная контрреволюционная измена снижала боевой дух красных войск. Намеренно создавались условия для перехода красных отрядов к белоказакам при помощи разного рода несправедливостей в отношении революционных бойцов, которые штабная контра маскировала под видом «установления дисциплины». Любимый метод был таков – отдать заведомо неверный приказ, а потом наказать за его невыполнение. Доходило и до расстрелов, поскольку Снесарев и Носович имели такие полномочия при условии, что приказ будет утвержден комиссаром. А Зедин, как я уже писал, утверждал все, что ему подсовывал Носович. Особенно сильно штабная контра терроризировала казачьи отряды. Среди казаков было много колеблющихся и часто достаточно было одного небольшого повода, для того, чтобы спровоцировать их на переход к Краснову. Товарищу Миронову приходилось прикладывать много усилий для того, чтобы нейтрализовать штабное вредительство. Но у него были связаны руки. Он не мог открыто объявить военрука и прочих руководителей контрреволюционерами. Тогда бы его самого объявили бы контрреволюционером.
Против силы годится только сила. Одолеть врагов, которых поддерживал сам Предвоенсовета и нарком по военным и морским делам, мог только человек, пользующийся огромным авторитетом и влиянием в партии, большевик, которому безоговорочно доверял Ильич. Товарищ Сталин не просто начал и возглавил борьбу с контрреволюцией в Царицыне. Он внушал нам уверенность в победе, учил проявлять выдержку и стойкость. Не имея возможности немедленно отстранить Снесарева и его банду от руководства округом, товарищ Сталин сделал все возможное для того, чтобы уменьшить, ограничить, пресечь их контрреволюционную вредительскую деятельность. Сталин заставил штаб работать, как нужно, крепить оборону Царицына вместо того, чтобы ослаблять ее. Контра сопротивлялась, пыталась продолжать вредить, но это уже получалось плохо.
Помню, как на одном из совещаний в начале августа 1918 года (Снесарев к тому времени был отозван в Москву, то есть фактически отстранен от командования) обсуждали меры по укреплению обороны города. Обстановка на тот момент была угрожающей. Фицхелауров попытался отрезать Царицын от Республики, к городу шел Мамантов с 12 тыс. отборных войск (мамантовцы у Краснова были чем-то вроде гвардейцев), 10 тыс. отряд Полякова наступал с юга.
Носович, который был врид[132] военрука, начал говорить о том, что оборона Царицына слаба и недвусмысленно клонил к тому, что города удержать невозможно.
– Царицын мы не сдадим! – прервал его Сталин. – Оборону организуем!
– Разве можно организовать надежную оборону без мощных укреплений? – удивился Носович.
Он долго и пространно говорил о том, что для тех, кто ничего не смыслит в фортификации, этой науки не существует совсем, но тот, кто в ней разбирается, поймет без труда, что укреплен Царицын из рук вон плохо. При этом он ссылался на мнение какого-то товарища, фамилию которого я не помню, помню только, что он был учеником профессора (генерала) Величко.[133] С Величко я встречался в Петрограде, а лестные отзывы о нем слышал еще в школе прапорщиков. Это был человек исключительных знаний, подлинный гений фортификации. Именно Величко предложил создавать плацдармы, благодаря которым наша пехота могла начинать атаку вблизи от противника. Дураки говорили: «Что за чушь! Зачем окапываться для наступления? Мы же не кроты», а умные сразу же оценили эти плацдармы по достоинству.
Вывод из того, что сказал Носович был таков: для обороны нужны укрепления, а их нет и строить их некому.
– Некому? – в свою очередь удивился Сталин. – Разве в городе нет людей, которые никаким полезным делом не заняты? Нужно мобилизовать буржуазию!
Первым буржуазию начал привлекать к строительным и земляным работам Царсовет. Произошло это вскоре после приезда товарища Сталина в Царицын и по его указанию. Минину крепко досталось за то, что он не сделал этого раньше. Снесарев попробовал было возмутиться тем, что «уважаемых граждан отправили на каторжные работы» (передаю его слова). Это, дескать, может вызвать волнения в городе. Снесарев потребовал «прекратить произвол», а когда понял, что никто ничего прекращать не намерен, пожаловался Свердлову. Свердлов ответил, что одобряет привлечение буржуазии к общественно полезному труду.
– Я не отдам такого приказа! – с вызовом сказал Носович.
– Обойдемся без вас! – ответил Сталин.
Спустя несколько дней Носович был арестован.
Разгром штабной контры проходил в несколько этапов.
Первым этапом стал отзыв Снесарева в Москву в середине июля 1918 года, когда был организован Военный совет округа в составе Сталина, Минина и Ковалевского. Минин получил членство в Военсовете как председатель Царсовета. Под руководством товарища Сталина Минин работал как следует. Кандидатура явного контрреволюционера Ковалевского была временной уступкой Троцкому, который (от имени Военсовета Республики) настаивал на том, чтобы в составе Военсовета округа непременно был кто-то из руководства комиссариата. Спустя две недели Ковалевский был арестован и его место в Военсовете занял товарищ Ворошилов.
Первый этап был самым трудным и ответственным. Много усилий пришлось приложить товарищу Сталину для того, чтобы добиться отзыва Снесарева, положение которого, благодаря покровительству Троцкого, было весьма устойчивым. Нужно было арестовать Снесарева, но удалось добиться только его отзыва. Искусно интригуя, Троцкий пытался очернить товарища Сталина в глазах Ильича и Свердлова. В этом своему покровителю активно помогали Снесарев и прочие руководители заговора. Все действия товарища Сталина они пытались представить как «некомпетентное вмешательство в дела военного руководства», «самодурство» и даже «вредительство». Используя свое тогдашнее влияние, Троцкий направил в Царицын комиссию Высшей военной инспекции, председателем которой был бывший нарком по военным делам Подвойский.[134] Товарищу Подвойскому следовало проявить должную революционную бдительность, положенную руководителю такого ранга, чтобы не допустить проникновения в комиссию врагов Революции. И уж тем более нельзя было давать им возможность осуществлять контрреволюционную деятельность, нельзя было полагаться на их мнение. Но Подвойский сплоховал, пошел на поводу у врагов, главным из которых был его заместитель Миллер, бывший полковник царской армии. Миллер, выполнявший приказы Троцкого, имел влияние на Подвойского. Миллер сумел назначить председателем комиссии, отправляемой в Царицын, троцкиста Окулова,[135] бывшего в то время членом ВЦИК.