– Так на Дворцовой площади твой отдел и находится, где ж ему ещё быть, как ни там?

– Точно, вспомнил – на Дворцовой! Как это у меня могло вылететь из головы?

Мария поцеловала на прощание в щёку, как она считала, своего отца, и открыла дверь. Пётр машинально проверил карманы, нашёл документы, а в кармане галифе ключи от квартиры. Спускаясь по лестнице, он натолкнулся на человека сильно похожего на Веньку. Тот как раз после ночи возвращался домой, с двумя пухлыми мешками. Один был за плечами, а второй он нёс в руке. Сосед бросил на Петра удивлённый взгляд, а потом резко отвернулся и, зачем-то, почти бегом припустил наверх. «Наверное, после ночной вахты на завод опаздывает? Вот и торопится. Только вот почему у него два вещмешка? Странно!», – размышлял Пётр, спускаясь вниз по лестнице. Милицейские привычки начали потихоньку проявляться в нём, как будто сами собой.

Когда он спустился на первый этаж и взялся за ручку входной двери, то сообразил, что его соседа звали Прокоп. Память услужливо подсказала ему нужные сведения. Она стала дозированно выдавать ему информацию о послевоенном Ленинграде. Пётр был словно дитё в новом для него мире и ему приходилось учиться в нём жить заново. Жить так, как жил его дед после войны. Жить, чтобы жила его мать, и чтобы по мере сил очищать родной город от вылезших после войны изо всех щелей в огромном количестве бандитов и воров самых разных мастей. Теперь, это была его работа – очищать страну от коросты грязи. Он должен сделать то, что в своё время не успел закончить дед. Пётр более чем уверен, что его дед, которого тоже звали Пётр, погиб от рук бандитов. Только вот где и как он погиб – пока Пётр этого не знал? Может ему и удастся ответить на этот вопрос, но, со временем.

Вовремя Пётр прибыл в послевоенный Ленинград. У матери только недавно, как погибла тётка. Какие-то малолетние пацаны зарезали её прямо во дворе дома из-за продуктов и продуктовых карточек. Вечером она шла с работы, а в тот день на заводе давали картошку. Немного дали и пол авоськи не было. Гопники попытались вырвать её из рук тётки, но та закричала. Тогда бандиты пырнули её ножом в живот, схватили у неё сумочку и тут же убежали. Картошка рассыпалась на асфальте возле убитой тёти и так и осталась валяться, пока не прибежала Марья. Может сегодня утром Пётр как раз и ел эту самую картошку.

От этой мысли ему стало не по себе. Пётр вывернул из-за угла с Лиговского проспекта на Невский и услышал, как звякнул отъезжающий трамвай. Чтобы себя отвлечь от дурных мыслей, припустил бегом за уходящей от него «четвёрочкой». Догнал и на ходу заскочил на подножку. Пётр впервые ехал по Невскому проспекту на трамвае. Мать ему рассказывала, что демонтировали на нём трамвайные пути лишь в пятьдесят первом году, а до этого это был один из самых популярных маршрутов в городе.

Протиснувшись во внутрь вагона, он с удивление рассматривал обшитый деревянными реечками салон. Глядел в окно на послевоенный Ленинград и самих ленинградцев, многие из которых шли пешком, чтобы хоть немного сэкономить на поездке. В это раннее, осеннее утро каждый из них торопился по своим делам. Они были такие разные и необычные для него люди. Пётр всё ещё не мог привыкнуть ни к новому для него облику Ленинграда, когда в самом центре то тут, то там ещё встречались разрушенные дома и котлованы от взорвавшихся авиабомб. Когда, удалившись от этого самого центра, попадаешь в совершенно незнакомый для него город. Не привычна была и одежда ленинградцев. Неяркая, но разнокалиберная, зачастую с чужого плеча. И множество людей, одетых в военную форму без знаков различия или в гражданском костюме и галифе. А у других шинель без погон поверх гражданки. Много ленинградцев вернулось с фронта, и все они с гордостью носили орденские планки, а у некоторых на груди поблескивали золотые звезды Героев Советского Союза. Люди, пережившие в блокаду, не комплексовали и носили то, что у них было и то, что они могли себе позволить. Они отстояли свой родной город назло врагу. Это придало характеру ленинградцев что-то совершенно неуловимое, чего нельзя было ощутить ни в одном другом городе Советского Союза. «Точно, а это ведь – СССР! Правда, в моём детстве и юности он уже был совершенно другим! Никогда бы не думал, что мне удастся в него вновь вернуться!», – внезапно подумал Пётр.

– Следующая остановка: Дворцовая площадь! – крикнула кондуктор простуженным голосом, стараясь перекричать лязг колёс и гомон пассажиров.

Новоиспечённый сотрудник убойного отдела заспешил к передней двери трамвая. Ленинградцы ехали кто на работу, кто на учёбу. У всех были свои дела. Поэтому вагон был полный, но никто не испытывал от этого какого-либо дискомфорта.

– Извините, простите! – протискиваясь между пассажирами, произносил Пётр и упорно шёл вперёд.

Благо вагончик трамвая был совсем небольшим. Процедура перемещения много времени у него не отняла. Перед выходом стояла молодая девушка в сером, стареньком осеннем пальто. В руках она держала сумку, а к ней уже пристроился подросток. Он остро заточенным пятаком осторожно подрезал у сумки лямки. Это у него получалось весьма ловко. Не прошло и пяток секунд, как сумка оказалась в его руках. Ловкач быстро спрятал её под не по росту одетый длинный пиджак. Подросток так увлёкся своей работой, что не заметил, как за его спиной оказался Пётр. Он быстро схватил воришку за ухо. Тот резко взвизгнул. Больше от неожиданности, чем от боли и, заметив форму милиционера, быстро скинул сумочку и заточенный пятак. Глядя в глаза милиционеру, он пяткой правой ноги старательно отпихивал от себя подальше улики. Отодвинув от себя сумку, он успокоился.

– За что, дяденька милиционер? – невинным голосом завизжал воришка и стал оглядываться по сторонам, выискивая сочувствующих пассажиров.

– Подними! – приказал Пётр и указал рукой на сумочку.

– Это не моя! – нагло ухмыльнулся пацан.

– Ты её срезал!

– А чем? У меня в руках-то ничего нет! А докажи! Граждане хорошие! – завопил воришка, обращаясь к пассажирам. – Посмотрите, что у нас, в нашем славном, героическом городе делается! Детей уже ни за что, ни про что ловят! Совсем милиция распустилась! Лучше бы город от бандитов очищали! С настоящими бандитами им слабо воевать, так они на детей теперь накинулись!

Народ в трамвае в разнобой загудел. Мнение пассажиров как всегда разделилось пополам. Никто ничего не видел, но одни осуждали, а другие одобряли действия милиционера. У Петра опыта работы с малолетними преступниками не было, и он даже немного растерялся от такой наглой напористости воришки. Тот с самым невинным видом оглядывал публику и плакал, причём в его глазах стояли самые настоящие слёзы. Сердобольные старушки зачастую не замечают того что нужно было бы замечать и видят то, что можно было бы и не видеть, но они всегда всё знают. Толком не зная в чём дело, они стали недовольно шикать на милиционера:

– Посмотрите только. Такой здоровый милиционэр, а пристал к малому дитю! Отпусти, ему же больно! Ухо мальчику оторвёшь! Посмотри, парнишка уже совсем посинел весь!

– Гражданочка! – Пётр обратился к молодой девушке, у которой срезали сумочку.

Но та так увлечённо читала книгу, что совершенно ничего вокруг себя не замечала. Пришлось тронуть её за плечо. Трамвай уже остановился на остановке «Дворцовая площадь», и водитель терпеливо дожидался, когда, наконец, разрешится конфликт. Часть пассажиров с задней площадки не поняли в чём дело и недовольно загомонили.