Девочка подбежала, аккуратно уложила его обратно в постель и стала пытаться расстегнуть комбинезон, чтобы осмотреть его рану. Петру самому стало любопытно. Ведь он точно помнит, что в него стреляли, а сейчас никаких болезненных ощущений у него не было.

– Что за странная у тебя одежда, пап! Я никак не могу её расстегнуть! – отчаявшись справиться с молнией, произнесла Мария.

– Дай, я сам!

Осторожно, будто трогает привидение, Пётр убрал тоненькие руки девочки, расстегнул молнию и снял свитер. Он отвернулся к стене и сжал зубы, чтобы не застонать от отчаяния. Эта девочка была его матерью. Она ещё что-то ему говорила, но он в это время пытался понять: что же с ним случилось? Голос же действительно тот самый родной, навсегда отложившийся в его памяти. И хотя матери давно, как не было в живых, но этот голос он бы узнал из миллиардов других голосов. «Что это со мной происходит?», – подумал Пётр. Он вспомнил Веньку, потом подозрительный шум в коридоре и жгучую боль в груди. Помнил, как в голове всё закрутилось и наступила темнота. А потом – он очнулся и теперь перед ним… его мать. Только ещё совсем подросток. «Я сошёл с ума!». Это была первая реакция Петра на увиденное.

– Странно, но у тебя на груди ничего нет! – удивлённо воскликнула Мария.

– Наверное это чужая кровь, – пожал плечами Пётр.

– А тогда дырки в одежде откуда? – не унималась мать.

«Такая же дотошная. Прям, как в детстве, когда мать точно умела вычислять: кто из моих друзей на этот раз набедокурил!», – подумал Пётр.

– Давай лучше ещё немного поспим, – осторожно погладив мать по пышным, русым волосам, произнёс он.

Ему нужно было ещё хоть немного времени, чтобы привыкнуть, что мать жива и она сейчас рядом с ним.

– Давай, поспим, – послушно согласилась Мария.

Щёлкнул выключатель и снова наступила темнота. Раздались шлепки босых ног, а потом всё затихло, но Пётр не спал. Всё пытался разобраться в ситуации и у него ничего другого не получалось, как только признать, что он теперь выступает в роли своего деда. Не зря, когда он вырос, мать ему всё время твердила, что он вылитый дед. Его то и назвали в честь деда – Петром. Вот и мать его не признала. Как так могло получиться – он не понимал. Нервное перенапряжение, даже не смотря на всю его психологическую закалку, дало о себе знать, и он, всё-таки, незаметно для себя уснул.

Проснулся Пётр от того, что его легонько трясли за плечо. Он открыл глаза. Перед ним вновь стояла его мать, только в те годы, когда ей еще было лет четырнадцать.

– Отец, вставай, пора, а то на службу опоздаешь! Я уже завтрак нам приготовить успела! Тебя покормлю, а сама в школу побегу. У нас сегодня шесть уроков, а последний мой любимый – математика.

Пётр вспомнил, что его мать была учительницей математики и зажмурил глаза. Он никак не мог поверить, что всё, что сейчас с ним происходит, – это самая настоящая реальность.

– Ну, вставай! Не засыпай больше! А то тебя с работы выгонят! На что мы тогда с тобой жить будем? У нас ведь тогда твою продуктовую карточку отберут!

Пётр взял себя в руки, встряхнул голой и встал с кровати. Стал снова одевать свой комбинезон.

– Что ты такое одеваешь? Откуда ты вообще взял эту несносную одежду? – всплеснула руками дочка или мать.

Пётр всё ещё не мог определиться и не понимал, как называть собственную мать. Мысли путались у него в голове. Девочка пошла в спальню и вернулась с милицейской формой с орденскими планками. Потом сходила в коридор и принесла начищенные до блеска сапоги. В стоявшей у окна тумбочке достала наган, обтёрла его фартуком и подала Петру.

– Сходи умойся, а потом одеваться и завтракать! – приказала девчушка и с жалостью посмотрела на его ожог на лице.