– А какая еще точка?
– Точка?
– Запястья, за ушами, ямка… А еще?
Я помолчал, давясь ухмылкой.
– Дю-уш? – проявила Мелкая настойчивость.
– Гхм… Ну, примерно на ладонь ниже пупка.
До меня донеслось какое-то невнятное ойканье, потом звуки оттуда словно отрезало, и наступила мертвая тишина. А спустя всего пяток минут послышалось ровное сопение, и я позавидовал способности Мелкой засыпать. А потом, все так же улыбаясь, заснул и сам.
– Ты куда это собрался? – вполголоса шипела мне в спину мама.
– На свидание, – ровно ответил я и, повернувшись к трюмо теперь в полуанфас, придирчиво оценил свой вид.
– А… А Томочка? – Моя прямота, судя по маминому голосу, оказалась для нее неожиданной.
– Так я с ней и иду, – изобразил я живое недоумение.
– Да нет же! Не та! Вот эта! – Мама возмущенно ткнула пальцем в сторону моей комнаты.
– А с ней у нас товарищеские отношения. – Я остался в целом удовлетворен картинкой в зеркале и потянулся за «Шипром».
– Боже, какой ты еще у меня дурачок! – запричитало, закатывая глаза к потолку, мамино отражение.
За ней, на заднем плане, реял папа, сумрачный и молчаливый – он был лишен на сегодня права голоса.
– Неужели ты сейчас вот так просто бросишь ее и уйдешь? Восьмого марта! – Мама решила надавить мне на совесть. – Бедную несчастную девочку!
Во мне начала подниматься волна глухого раздражения – отчасти потому, что упрек был справедлив. Но ответить не успел: дверь в мою комнату раскрылась и оттуда решительно шагнула Мелкая.
Мама, уже набравшая воздуха для продолжения, резко замолчала. Девушка подошла ко мне, внимательно оглядела с головы до ног и поправила ворот водолазки: