хочу заработать свою пенсию, хоть сколько нибуть что-бы не побыратся, спасиба Советской власти Великой Партии, и во главе товарищу Брежневу за законы, чтомы работаем инвалиди а не побираемся. Спасибо, за унимания кнам старцам: мне сичас сижу и выжается из листка кажится человек как ни будит увыжается вглазах вот один пример… (123).

Язык выходит из-под ее контроля в тот момент, когда она пытается выразить свою признательность за чувство уважения, которым пользуется со стороны советской власти старый человек («выжается из листка кажится человек как ни будит увыжается вглазах…»): на основе какого-то «листка» ей кажется, что человек «выжается <…> увыжается» – слово не дается ей, и текст становится совершенно непонятным. От этой словесной попытки она переходит (в той же фразе) к примеру из собственной жизни, призванному проиллюстрировать то исполненное уважения положение, которое занимают работающие старики при советской власти. В качестве иллюстрации она приводит рассказ о том, как скопила тридцать рублей из своей зарплаты, чтобы купить в подарок шестнадцатилетнему внуку Юре модные туфли на платформе (123). Она хочет показать, что не только не является обузой для детей, но способна дарить подарки (и современные подарки) внукам. Однако эта попытка приводит к болезненному для Киселевой провалу: внук не приходит на назначенное для покупки туфель свидание, и после целого часа напрасного ожидания Киселева возвращается домой в слезах. Она объясняет это «отчуждением» (Киселева знает это книжное слово, бытовавшее в марксистском дискурсе об общественных отношениях), которое нельзя преодолеть подарками: «за свои денги думаю набиваюся своим добром, а оны отчуждаются мне так обидно» (123). В этом случае она понимает, что эмоционально-денежная экономика семьи (обмен материальных даров на внимание и уважение младших) не работает. Она не заметила, что провалом оказалась и ее попытка привести в своей автобиографии пример того, как старый человек «увыжается» («вот один пример…»). Однако ее положение в советском обществе кажется ей более прочным, чем в собственной семье.

История жизни Киселевой, как она рассказана в первой тетради, началась с эпизода, в котором личное слито с общим и историческим, – рождение сына «в день Войны». Тетрадь заканчивается также на исторической ноте – повествование переключается в настоящий момент, с указанием даты, и показывает героиню в момент заседания 25 Съезда Коммунистической партии, которое она смотрит «по телевидению» (Киселева употребляет это книжное слово):

Из своей комнаты, где она пишет историю собственной жизни, надеясь, что и ее жизнь окажется на экране, Киселева добавляет свой голос ко всеобщему одобрению, которое она наблюдает. Глядя на Брежнева, человека своего возраста, она обращается со страниц своей «книги» прямо к нему, как к дорогому ей человеку; их связывает общее знание – опыт войны:

Ее рассказ переходит от общих фраз о преступлениях Гитлера к эпизоду из собственной жизни – событию, случившемуся в 1942 году в Первомайске, в клубе им. Коваленко, когда советские военнопленные были заморены голодом в запертом клубе, и жители, и она в том числе, были принуждены хоронить мертвых (конкретная деталь – смрад экскрементов и мертвых тел – делает ее присутствие особенно ощутимым). Надежда на мир связывает ее «я» и ее страдание во время войны со всей страной и лично с руководителем. Именно память о войне, при посредничестве телевидения, помещает эту обыкновенную женщину из Первомайска в непосредственный контакт с правителем.

На последней странице тетради Киселева обращается к молодому поколению, от которого она чувствует себя отчужденной:

Здесь конфликт Киселевой с молодыми представлен в политических терминах. При внимательном чтении становится ясным, что ее описание государственной политики – стремление обеспечить мир тем, что даешь другим (и не просишь ничего), – построено по тому же принципу, которого она придерживалась в своей собственной семье. В самом деле, на предыдущих страницах описаны несколько эпизодов, в которых она предлагала дары (невестке, внуку), однако в семейной сфере ее политика не принесла желаемых результатов (а в случае с невесткой привела к конфликту с применением физического насилия). Этот призыв к мирному сосуществованию, выраженный собственными словами («я часто ругаюся с ними», «чтобы <…> не было Войны проклятой»), заканчивается торжественной формулой, заимствованной из официального советского дискурса: «путь будит мир на земле да будут сонце» (формулой, которую власть заимствовала из библейского языка). Заклинанием мира заканчивается история жизни этой советской женщины. Следует подпись: «Киселева Евгения Григоровна».

Подведем итоги. В первой тетради Киселева предлагает искусно построенное автобиографическое повествование, предназначенное как материал для сценария фильма. Она выстраивает эпизоды своей жизни в хронологической последовательности, используя при этом как эпическую временную перспективу («прошло немалое время»), так и историческую датировку. Хронологическая последовательность истории ее жизни прерывается воспоминаниями и размышлениями о будущем (как в случае с призывом избегать войны) – как это свойственно автобиографическому жанру. Киселева строит историю своей жизни как укорененную и обусловленную войной, а именно событием общенационального, исторического и апокалиптического значения. Пользуясь разными приемами – обрамляя всю историю своей жизни историческими событиями (началом Великой Отечественной войны и началом XXV съезда КПСС); помещая свое «я» в телевизионное пространство, в присутствии руководителя страны; описывая семью народов в тех же терминах, что и собственную семью (под знаком постоянных конфликтов и борьбы за мир), – всеми этими средствами автор этого текста связывает личное и общее.

Полагаю, что Киселева, несмотря на отсутствие образования, вполне сознательно стремится к историзации своей жизни. Совершенно ясно (хотя и нарушая при этом правила грамоты) она утверждает, что авторство (описание своей жизни) оправдано страданием, страдание связано с разлукой с первым, любимым мужем, а разлука вызвана войной:

Дата, представленная здесь в форме, используемой в официальных документах («1941 г.»), помещает ее личную потерю на оси истории. Четко отмеченная оппозиция между «тогда» и «сейчас» («сичас») создает дистанцию во взгляде автобиографа на свою жизнь. Исходя из всего этого, я называю повествование Киселевой историческим.

Как мне кажется, текст Киселевой показывает также ее ориентацию на жанр фильма. Так, она организует ключевые эпизоды автобиографии в пространстве (иногда планируя действие шаг за шагом) и использует яркие визуальные образы и звуковые эффекты. (Заметим также, что визуализация свойственна устным повествованиям.)

Идея описать свою жизнь для кино (как отмечалось ее редакторами) могла быть инспирирована знакомством Киселевой с популярным жанром советского кинематографа – фильмами о многострадальной советской женщине, изображенной на трагическом фоне Великой Отечественной войны. Таков, например, фильм «Бабье царство» (1967) режиссера Алексея Салтыкова по сценарию Юрия Нагибина – трогательная история о деревенской женщине, которая приобрела авторитет в родном селе в годы войны, лишившись мужа, сына и родного дома. Другой фильм Салтыкова и Нагибина, «Председатель» (1964), повествует о судьбе вдов и сирот в разоренной послевоенной деревне, которую председатель колхоза старается вернуть к нормальной жизни. Вдова солдата, ставшая председателем колхоза, ее трудная жизнь и непростая любовь фигурируют и в фильме «Простая история» (1960) Юрия Егорова и Будимира Метальникова, причем эта история основана на подлинной жизни исполнительницы главной роли Нонны Мордюковой, выросшей в деревне в распавшейся во время войны семье. (Список таких фильмов можно продолжить.)

Как показывают вторая и третья тетради, Киселева проводила много времени перед телевизором и с особым чувством смотрела фильмы о войне, отождествляя себя с их многострадальными героинями. В качестве телезрителя она могла усвоить сюжетную схему, повествовательные ходы и мифологию советского биографического фильма. В конечном счете и культурные источники (кинофильмы), и медиум (устное повествование) могли повлиять на организацию ее текста244.

Думаю, что не будет преувеличением сказать, что в первой тетради, посланной на киностудию, Киселевой удалось рассказать историю своей жизни в форме, в общем и целом пригодной для сценария такого советского кинофильма, вплоть до оптимистического финала, устремленного в будущее: «путь будит мир на земле».

В ожидании выхода фильма она продолжала писать, и продолжение ее истории уже не укладывается в установленную схему.