Глава семнадцатая

Я стою у двери и глубоко дышу. Надо собраться, выглядеть уверенной, нацепить улыбку хотя бы. Но внутри всё сопротивляется. Соколов сказал, что Паша Кукушкин снимает эту квартиру вместе с девушкой. А вдруг она дома? Что я делаю?! Может, развернуться и уйти? И что тогда? Всё останется так, как есть. Нет, надо решаться, это не только ради меня.

Звонок резко пиликает. За дверью – тишина. Возможно, его нет дома или спит после смены. Вот и хорошо.

Я делаю шаг назад, чтобы уйти, но не успеваю развернуться. Паша открывает дверь и застывает в нерешительности. На лице недоумение, на лбу залегли напряжённые морщины. «Ну же, Паша, помоги, – мысленно молю я. – Я знаю, ты всё помнишь. Как мы с тобой вместе историю списывали, как от физрука убегали, как катались с ледяной горки. Что ты замер, как солдат английской королевы? Взрослый мальчик, а всё так же теряешься, как у школьной доски».

Не думала, что буду так мерзко себя чувствовать. И Паша… сейчас он меня злит. Своей застенчивой улыбкой, руками, спрятанными в карманы, молчанием. Ну почему он не может быть хотя бы чуть более развязным? Мне было бы легче. Я знаю ответ – потому что он меня уважает. А я недостойна уважения! Я так не привыкла!

Улыбаюсь, что-то говорю, слушаю его, но не вникаю в слова. Главное – сделать, что задумано. Но как же хочется сбежать! «Ну же, Паша, подыграй. Ты сто раз видел разных хамов и раздолбаев. Почему не набрался от них хоть немного нахальства? Хватит жаться от меня к стенке».

На секунду зажмуриваю глаза, представляю лицо Стаса. Нет, он не глядит укоризненно, не трясёт руками с вопросом: «Что же ты делаешь?» Он хищно улыбается, он доволен, что есть повод обрушить на меня свою ярость. Этот оскал придаёт мне сил. У меня всё получится. Должно получиться.

Уже поздно отступать, я всё решила. Что за жизнь у нас была, если выход лишь такой?

Память подкидывает картинку. Погожий августовский денёк. Жара уже отступила, и на смену ей пришло мягкое тепло уходящего лета. Такие вечера созданы, чтобы остановиться в будничном беге и насладиться чудесными моментами жизни. Мы вышли семьёй на прогулку.

Тёма бежит ко мне, его русые волосы отросли и весело подпрыгивают вокруг круглого лица. У него широкая «буратинская» улыбка, открывающая забавную щербинку между зубами. Улыбка, ради которой мне нужно быть хорошей мамой и правильной женой. Тёма, обняв меня, поворачивается к подошедшему папе, тянет к нему руки. У Стаса никакой реакции, он равнодушно взирает сверху вниз на сына, как будто не понимая, чего Тёма хочет.

«Ну, возьми ребёнка! Ну, поцелуй! Ну, подними к небу, посади на плечи! Как все любящие отцы!» – мысленно кричу я мужу. Но он не чувствует моего желания, лишь хлопает Тёму по макушке. Так, как трогают соседскую собачку – нехотя и слегка брезгливо.

– У тебя есть салфетка? Вытри ему руки! – приказывает Стас.

Каждый раз, когда я вижу, как сын тянется к отцу, а получает в ответ холод или раздражение, меня разрывает изнутри. Будто окатывает студёной водой. Хочется схватить Тёму и бежать от мужа подальше. Меня пугает это чувство.

Пока я молча негодую, Стас соглашается посадить сына к себе на плечи, но с условием, что я вытру Тёме руки и сниму сандалии.

Вылизанного ребёнка Стас водружает себе на плечи. Тёма счастлив, мама и папа рядом. Я тоже ему улыбаюсь. Изображаю радость, а сама думаю: «Хоть так. Сын радуется – это главное». Мы молча проходим несколько дворов. Моё раздражение утихает, зато просыпается чувство вины. И чего я на Стаса взъелась? Опять всё порчу своим нетерпением. Чокнутая истеричка. Просто мой муж – очень аккуратный человек, который не любит пачкать одежду. Ведь это же хорошо – быть бережливым. Стас носит только брендовые вещи, они служат ему годами.

Когда Тёме исполнилось два года, он пошёл в детский сад и стал часто болеть. С того времени я переселилась в детскую комнату. А Стас остался на широкой супружеской кровати. Чтобы не дышать, как он говорит, «нашими бациллами». Он спит один, потому что ему необходимо высыпаться. Сон для него – сакральное действо. И нарушители покоя главы семьи строго караются. В выходные с утра я стараюсь занять вставшего Тёму, чтобы тот ни в коем случае не потревожил сон отца. Однажды я отлучилась в ванную буквально на минуту. Выбежать оттуда меня заставил детский крик. Оказывается, Тёма пробрался в комнату к спящему отцу и залез к нему на кровать. Стас сказал, что Тёма упал сам. Свалился, потянув на себя одеяло. Сын долго шмыгал носом, потом прошептал: «Папа… меня ногой». Малыш тогда ещё плохо говорил.