Глава шестнадцатая

Проблемы с памятью у меня появились около трёх лет назад. Слышала как-то в передаче про здоровье, что рождение ребёнка могло повлиять. Мол, женщина в заботах о потомстве отодвигает всё остальное на второй план. Я так не думаю. Всё, что связано с Тёмой, с того момента, как его, кричащего и красного, положили мне на грудь, я помню прекрасно. Могу пересказать, какие у него были игрушки, любимые блюда в любом возрасте, как он менялся по месяцам, во сколько засыпал, во что любил играть и как удивлял меня каждый день. С ним я заново открывала для себя мир, новые эмоции – это легко откладывалось в памяти. Мне кажется, Тёма спросит когда-нибудь все подробности о себе.

Но с остальным были проблемы. Я забывала многое из того, что касалось нашей жизни со Стасом. Иногда даже не могла воспроизвести мысленно его лицо, хотя видела его ещё утром. Чтобы понять, что со мной происходит, я стала читать статьи об этом в интернете. Специалисты-психологи считают, что мозг иногда как бы стирает из памяти то, что слишком болезненно вспоминать. Так он защищает психику человека от разрушения.

Мне было что забывать.

Кафель. Такой гладкий, но, главное, холодный. Когда тебе внезапно врезали в челюсть, в голову могут прийти странные мысли – и позитивные в том числе. Как хорошо, что ванная вся отделана плиткой, успели сделать ремонт. И просто замечательно, что продавец уговорил купить эту плитку. К прохладной поверхности так приятно приложить горящую скулу. Я, наверное, сейчас похожа на ящерицу, которая прижалась к камню и не хочет шевелиться. Странное ощущение. Как будто ударили не тебя, а кого-то другого. До того непривычно, неожиданно. Но лицо-то болит. Моё лицо.

Краем глаза вижу – дверь закрыта. Его нет рядом. Медленно поднимаюсь и смотрю в зеркало. В отражении вижу растерянную женщину с растрёпанными волосами и какими-то глупыми глазами. Она мне не нравится. Её даже не жалко. Машинально собираю волосы под резинку и выхожу, как сомнамбула.

Стас сидит в комнате, уставившись в телевизор. Отстранённо наблюдает за тем, как дубасят друг друга на ринге два жилистых бойца.

Мне бы нужно обидеться, хотя бы не разговаривать с ним или собрать вещи и уйти из дома, демонстративно хлопнув дверью. Надо. Но женщина с глупыми глазами открывает рот:

– Мне… мне вообще-то больно.

– Чего? – он даже не поворачивает головы.

Стас уже давно совсем на меня не смотрит. Как будто ему неприятно видеть меня. Мой вид его раздражает.

– Ты меня ударил! – выходит жалко. Фраза заканчивается то ли визгом, то ли писком.

– Я тебя не трогал.

– В смысле? – я касаюсь своего лица. Болит уже не так ощутимо.

А может, и не трогал? Может, я сама головой ударилась?

– Я за зубной щёткой потянулся, а ты подставилась.

Нет, все-таки не сама, я помню кулак. Его глаза, полные злобы. Сузившиеся, почти незаметные зрачки. Плотно сжатые губы. Я помню. Пока ещё.

– Ты ударил меня, – повторяю я, как будто хочу убедить в этом себя, а не его.

– Если бы я тебя ударил, ты бы не встала.

Да, наверное. Он легко может проломить мне череп или сломать шею. Если бы Стас хотел ударить – ударил бы сильнее. А челюсть вроде бы и не болит больше. Наверное, он прав и всё было, как муж говорит.