На пост генерал-губернатора был назначен генерал Козлов. Так совпало, что В. А. Гиляровский был в день его назначения в Петербурге. Собравшись ехать обратно в Москву, он в вагоне встретился с Козловым, который возвращался домой после переговоров с царем о назначении его генерал-губернатором.

Владимир Алексеевич был знаком с Козловым, когда тот в чине полковника занимал должность московского обер-полицмейстера. Однажды во время большого пожара в Зарядье В. А. Гиляровский спас Козлова: тот чуть было не провалился в прогоревший потолок. В вагоне завязалась беседа. Когда зашел разговор о расстреле рабочих 9 января, Козлов сказал:

— После таких событий стыдно называться русским.

Приятно было, что даже некоторые из представителей верховной власти чурались бездушной грингмутовщины. Впрочем, Козлов недолго продержался на своих высях, его скоро сняли.

Судьба арестованного М. Горького продолжала волновать широкие круги населения. В. А. Гиляровский принес однажды радостные вести о скором его освобождении.

Спустя несколько дней газеты, в частности «Вечерняя почта» Н. И. Холчева, 16 февраля сообщили: «Максим Горький освобожден. Залог в обеспечение поручительства за Горького в размере 10 000 рублей внесен С. Т. Морозовым».

Почта, адресованная Гиляровскому, опускалась обычно в ящик, висевший внизу в швейцарской. В тех случаях, когда среди нее оказывалась заказная корреспонденция, все приносили наверх. Почтальон появлялся с пухлой лакированной сумкой на ремне через плечо, битком набитой письмами, бандеролями, пакетами; отбросив огромный клапан с металлической почтовой эмблемой, он выбрасывал из сумки на стол почту, доставал разносную книгу, просил расписаться и быстро удалялся. Он всегда спешил, делал все быстро, не имел даже времени снять фуражку, поздороваться.

А на этот раз он явился к нам без сумки, в руках у него был какой-то сверток трубочкой. Первым делом он снял фуражку, отвесил глубокий поклон и спросил, можно ли видеть Владимира Алексеевича.

— Можно видеть, только надо немножко подождать, у него гость, А. И. Южин, — сказал я.

— Могу, — ответил он и присел.

Я тоже приснастился около него. Почтальон был нашим давним знакомым, это обязывало принять его по-хорошему.

— И у вас какая-то просьба к Владимиру Алексеевичу? Случилось что-нибудь?

— Митинг был у нас вчера на почтамте, политикой занимались…

— Хорошо… Правильно… Митинги, забастовки — насущная потребность нашего времени. Ну как, небось и про «долой самодержавие» вспомнили?

— Не без того… Известное дело. — Он поправил редкие усики. — Народ шибко рассвирепел… Увидел своими глазами правду. Мы смотрели на самодержца, как на земного бога, а он стал угощать нас ружейными залпами. Бурно прошло собрание. Чиновные пока отстранились. Одна мелкота шебаршила.

— Что значит мелкота? Мелкота — народ, а это — все. Вы что же хотите от Владимира Алексеевича?

Мой собеседник удивил своим ответом:

— Вот петицию ему принес. — Он показал сверток трубочкой. — Не шибко мы грамотные, не так складно у нас выходит, а на митинге выкрикнули: «Гиляровского надо попросить отредактировать, он душевно к простому народу относится, не откажет. Кто ему почту носит, тот пусть и сходит…» Вот я и пришел. Не откажет он в просьбе, а?

Просьба была из ряда вон выходящая. Я ответил:

— Чужим он и то не отказывает, а вы — свой.