Дошел я к своей плащ-палатке, сел и задумался. Ко мне подошел Ледков:

— Случилось что, товарищ старший лейтенант… Александр?

— Да, Сергей, завелся у нас секретный сотрудник полкового комиссара, а попросту говоря сексот. Вспоминай, кто был недалеко от меня, когда я беседовал с генералом: ты, Птицынские, Боголюбов, еще кто?

— Вроде Гондоренко, Валеев, Фомин, но не уверен, — озадачился Ледков.

— Только тихо, не суетись, пойди у «стаи» поспрашивай, но ничего не рассказывая им.

Наступила ночь, сон не шел и я, взяв флягу с водой, пошел пройтись по лагерю. Пошел в сторону сортира, а точнее, к лесочку, как будто, высматривая там «место насеста». Потихоньку углубился в лес и двинулся к избе полкового комиссара. В его окне горела керосинка — не спит еще комиссар, «оперу пишет». Я медленно, чтобы быстрое движение не бросилось в глаза какому — нибудь тоже не спящему бойцу, приближался к дому через огород и двор. Открыл дверь в сени, их в то время в деревнях не запирали, защелок даже не было. Подошел к двери и постучался.

— Кто там, войдите!?

Я открыл дверь и вошел. Комиссар, сидя за обеденным столом, что-то писал на листке бумаги.

— А, Кольцов, совесть мучит, осознали, значит, что ваше разоблачение неизбежно.

— Товарищ полковой комиссар, осознал, но, что вы хотите от меня услышать? — я вышел на середину комнаты, думая, как же его заставить подойти ко мне вплотную.

— Рассказывайте правду, кто вы, кем и где завербованы, ваше задание, все рассказывайте.

Я бухнулся на колени и пополз к нему за стол:

— Товарищ полковой комиссар, я действительно старший лейтенант Кольцов и никто меня не завербовывал. Кто я такой, чтобы меня вербовать, но не губите, что надо от меня, я все сделаю.

Комиссар смотрел на меня, как объевшийся сметаной кот, всем своим внешним видом говоря:

— Все вы у меня тут будете, я все вижу, кто вы есть на самом деле, поглядишь герои, а как прижму, так ползаете передо мной.

Потом ему показалось достаточно того, что я протер пыль на половине комнаты своими штанами, и он сказал, как выплюнул:

— Встаньте лейтенант, я вижу, что вы не безнадежны.

Поднявшись, словно папа римский, протянул мне свою длань, правда, положив мне ее на плечо. Я встал, скосив взгляд на его бумаги. Он заметил это и, повернувшись к столу, то есть ко мне спиной, взял листок, чтобы перевернуть. Стоял я удобно по отношению к нему, поэтому без проблем нанес резкий сильный удар ребром ладони сбоку по шее — его ноги подогнулись, и он просел, падая на пол.

— Нокаут, — мысленно констатировал я.

Быстро открутил крышку своей фляги, придавив коленями его грудь, зажал ему нос и стал вливать в рот воду. Он задергался, забулькал и затих. Я еще плеснул ему в рот воды, но глотательной реакции больше не было, вода стояла во рту и вытекала по губам на пол. Прощупав и не услышав пульс, вытащил из портфеля, стоящего на стуле, стопку листов и стал просматривать ее: какие-то планы политбесед, отчеты, списки командиров подразделений. Та-а-ак, а вот и отчет бойца Гондоренко о нашем походе. Затем пробежал глазами написанный комиссаром на листке текст. Не увидев ничего компрометирующего меня — обычные тезисы очередной пламенной речи по разгрому немцев и повышению бдительности для обнаружения шпионов в наших рядах, я оставил его на столе, а вот отчет разведчика о моей беседе с генералом я изъял, спалю на природе. В остальных бумагах я не увидел больше ничего обо мне лично. Еще на глаза попался отчет по Шубину, написанный штабным писарем Паровозовым, но его я не стал забирать. Уложив бумаги в портфель, нашел алюминиевую кружку комиссара, вложил ее ему в руку, плеснул воды в нее, на китель комиссара, на стол, так же ополовинил комиссарскую флягу, оставив ее открытой на столе. Брал кружку и флягу через свой платочек.