Эти мысли принесли успокоение и навеяли сон. Тедди не спал всю ночь и сейчас уснул, убаюканный сознанием, что скоро выберется отсюда, освободится, невинная жертва, оказавшаяся в ловушке из мокрых листьев.

Пока Франклин обследовал дом, ему вспомнилось выражение на лице Милдред. Она точно что-то знает. Он осмотрел все подушки из груды, изучил боа с таким вниманием, будто между алыми перьями мог прятаться ключ к разгадке, прекратил строить всяческие домыслы и отправился к Милдред.

Они не были друзьями, всего лишь соседями, которые здоровались друг с другом, хотя Франклин подозревал, что та иногда заходила к Гарриет на кофе – или, что вероятнее всего, если знаешь характер той, на стаканчик чего-нибудь покрепче, – однако она встретила его с распростертыми объятиями.

– Я ни капельки не удивлена, – заявила соседка, когда тот рассказал ей об отсутствии своей жены, и повторила эту фразу трижды. Потом покосилась на него: – Ее молодой друг жил тут с ней… э-э… две недели точно.

– Ее молодой друг? – переспросил Франклин, с трудом удерживаясь от улыбки.

– Кейт Хилл, так он представился. Очень привлекательный. Он ездил на забавной старой американской машине и ставил ее у конюшен, и когда она исчезла, я подумала… Ну, подобный вывод напрашивался сам собой…

– Что он и Гарриет ночью сбежали? – подсказал Франклин, усмехаясь.

Милдред сочла его улыбку неуместной. Она чуть ли не шокировала ее.

– Мы с Томми видели его вчера вечером. Думаю, они как раз готовились к отъезду. Она оставила вам записку?

– Только боа из перьев, – ответил Франклин.

Он вернулся в коттедж «Оркадия», так как ему предстояло еще одно дело, прежде чем он понесет добрую весть Антее. Вдруг он заметил, что задняя дверь не заперта, а ключа в замке нет. Подобная беспечность очень типична для Гарриет. Возможно, будет мудро с его стороны сменить замки.

На дворе, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться на вязкой массе, в которую превратились листья, Франклин поднял крышку от люка. Он был достаточно силен для своего возраста и поэтому без труда протащил ее пару футов и установил в проем. Затем он потоптался на ней, чтобы она села герметично и не пропускала воду и воздух.

Тедди спал. Ему снился деревянный дом, и он находился внутри него, шел по комнатам с бревенчатыми стенами, вдыхал ароматный запах смолы. Он, вероятно, сильно уменьшился, потому что домом был тот самый буфет, который он расчленил. Башенки, за которыми тот стоял, были частью загородок, украшавших полки, а галереи, по которым Тедди с таким трудом взбирался, – его ящиками. Его опорные столбики превратились в контрфорсы, а сейчас он сам оказался в высокой, темной аркаде, которая была двойным ограждением, шедшим по краю столешницы, венчавшей нижнюю часть буфета.

Аркада закончилась чем-то, что напоминало высокую скалу. Тедди стоял в темноте, а отполированный отвесный край обрывался вниз, в бездонную пропасть, где во мраке клубился бледный туман. Почему-то он ждал, что из этого тумана кто-то появится, не Франсин, а некто из давнего прошлого. Возможно, мистер Ченс. Тедди стоял на краю и смотрел вниз, страстно желая увидеть сигнал, проблеск жизни и света. Он вдруг осознал, что из всех людей, которых знал, – Франсин не считается, она другая, – мистер Ченс был единственным, кого он почти любил.

Однако Тедди отвернулся, чувствуя, что его ждет разочарование, и пошел обратно тем же путем, что пришел, по деревянным коридорам, через деревянные залы в самое сердце дома-буфета. Он шел, пока не оказался в крохотной темной камере. Когда дверь за ним закрылась, он проснулся.

Хотя нет, Тедди не был уверен, проснулся он или продолжает спать. Раньше он был в одной камере, а теперь – в другой, и в этой мрак значительно плотнее. Чернота была абсолютной, непроницаемой, как внутри матерчатой сумки. Тедди дышал мелко, воздух – или некая практически невдыхаемая субстанция – сжимался вокруг него, густой и вонючий. Его было слишком мало, чтобы позволить себе сопротивляться, думать или действовать, поэтому он опять натянул одеяло на голову и погрузился в сон.

В сон, от которого не пробуждаются.