Смотрю на неё, не моргая, и в своей ватной башке прошу только об одном – чтобы не уходила.

Ее распахнутые глаза мечутся по палате и оседают на мне. Осматривают мой перевязанный торс, мое истоптанное лицо. Сброшенное на пол одеяло, мои ноги в спортивных штанах.

«Только не уходи», – обращаюсь к ней в своей голове, но даже мысленно мой голос звучит жалко. – «Не уходи от меня».

Я все исправлю… Сделаю все, что угодно.

Переведя глаза на врача, она еле слышно лепечет:

– Здрасте…

– Добрый день, – отвечает тот. – Родственница?

– Я… – теряется она, посмотрев на меня. – Нет… нельзя?

– Ну почему же, – миролюбиво тянет тот. – Проходите.

Она топчется в пороге, а у меня гребаный ком в горле.

Боюсь даже рот раскрыть, чтобы не спугнуть, поэтому просто смотрю. Мечтая, чтобы оказалась рядом. Чтобы дала к себе прикоснуться. Чтобы трогала меня в ответ. Чтобы осталась здесь со мной хоть до ночи.

Она нужна мне.

А я нужен ей.

Иначе не пришла бы.

Как нам выбраться из этого дерьма, Оленёнок?

Я придумаю…

Делает шаг вперёд, глядя на поднос с едой в руках этой приставучей медсестры.

– Не хочет есть, – зачем-то говорит она Алене, кивая на поднос.

– Да? – тонко спрашивает та, покосясь на меня. – Почему?

– Не с той ноги барин встал, – сообщает медсестра.