– Я мокрый весь, – пытаюсь обратить внимание на то, что с меня, блин, ручьями течет пот.

– Одевайся, – цедит с таким наездом, что решаю не спорить.

Морщась и кряхтя, снимаю шорты и натягиваю штаны. Сев на банкетку, бросаю ему толстовку и прошу:

– Дай другую. На молнии.

Десять минут спустя, меня десантируют в машину, куда забираюсь не без помощи. Тело адски болит, с утра стало только хуже. Мое свидание с боксерской грушей тоже дало о себе знать, и я не могу не признать, что это было самым тупым моим поступком в этом году.

Сглотнув и закрыв глаза, мычу от боли, пропуская ее сквозь зубы.

– Потерпи… – хрипит отец, разгоняя сигналкой машины на шоссе и светофорах.

Зубы начинают отбивать чечетку, к горлу подкатывает тошнота.

Я вдруг понимаю, что мне очень хреново. Настолько, что по вискам, спине и груди стекает пот, и кости выкручивает так, что вою в голосину, сжимая кулаки.

Машину бросает из стороны в сторону, и в башке смешивается вчера, сегодня, завтра и послезавтра.

– На меня обопрись… обопрись! – слышу голос отца, и чувствую, как он кренится под моим весом, когда вываливаюсь из машины прямо на него.

– Не отключайся… – кричит он где-то на задворках моего стремительно мутнеющего сознания. – Потерпи!

Терплю, еле переставляя ноги.

Даже когда вваливаемся в приемный покой частной городской клиники, стараюсь двигаться сам, но как только падаю на каталку, бошка становится неподъемной.

И все, о чем я могу думать, так это о том, чтобы обезболивающее, которое всадили мне в задницу первым делом, подействовало, и чтобы градусник, который засунули мне подмышку, не лопнул, потому что мне вдруг кажется, будто все мои внутренности кто-то облил керосином и поджег.

***

– Вот, – указывает на меня медсестра. – Полюбуйтесь.

Мой хирург, седой мужик в очках, любуется. Поправив их, подходит к кровати и спрашивает:

– Как самочувствие, молодой человек?

– Отличное, – вяло вру в ответ. – Можно мне уже домой поехать?