Генерал-фельдмаршал Вильгельм Лист
Русские говорят, что беда не приходит одна. Очевидно, они знают толк в том, как это организовать. Одна беда, две беды, три беды, много бед – и на все один ответ. Не успела закончиться история с русским смешанным моторизованным соединением, разгромившим панцердивизии 29-го мотокорпуса и захватившего Марьину Горку, как под Оршей большевики при поддержке «марсиан» затеяли новое наступление, даже более широкомасштабное, чем их первый удар на Бобруйск. Там был встречный укол шпагой, рассчитанный на то, что мы отвлечем на это направление все свои резервы, а под Оршей был нанесен удар тараном. Ужасный дракон, сожравший две панцердивизии, не пошел на Минск, как мы того боялись, а так и остался в этой Марьиной Горке переваривать добычу и зализывать раны. Ведь даже группировка «марсиан» наверняка не могла справиться с двумя нашими панцердивизиями совсем без потерь.
В то же время под Оршей будто возродились ужасные времена Аттилы и Тамерлана. В прорыв, проделаный большевистской пехотой и артиллерией, сплошным потоком хлынули несметные орды злых всадников на маленьких косматых лошадках. Они сразу же оказались буквально повсюду. Если где-то есть сильный хорошо укрепленный гарнизон, то они обтекают это место со всех сторон, не останавливаясь для того, чтобы завязать серьезные бои; или, если обойти невозможно, вызывают авиацию «марсиан», которая за одну или две атаки вдребезги разносит неодолимую прежде преграду. И вот теперь большевистская кавалерия подобно потопу разлилась по нашему тылу и делает в там все что захочет. При этом в штабе группы армий «Центр» сведения об их численности и глубине проникновения в наш тыл имеются самые противоречивые. По одним данным, глубина прорыва составляет десять-пятнадцать километров, по другим – передовые разъезды подходят уже к Борисову.
А в Борисове – дым столбом, бедлам и разгром. На месте здания, где размещался штаб 9-й армии, созданной взамен погибшей в Смоленске, несколько перекрывающих друг друга огромных воронок, будто сюда угодили несколько тысячекилограммовых бомб. Да-да, именно так – по докладу командира зенитного дивизиона, прикрывавшего штаб, все было спокойно, самолетов противника в воздухе не наблюдалось, а потому и воздушная тревога не объявлялась. Потом разом, без каких-либо угрожающих признаков, прогремело несколько сильнейших взрывов. Когда рассеялись пыль и дым то выжившие увидели, что здание, в котором размещался штаб 9-й армии, разбито в щебень, а окружающие его дома превратились в руины. Надо ли говорить, что совершенно бессмысленно под грудами кирпичного боя искать выживших в этом кошмаре.
Чуть лучше дела обстоят в городке Толочин, где расположен штаб 25-го армейского корпуса. Этот самый Толочин находится прямо на шоссе Смоленск-Орша-Борисов-Минск, вдоль которого проходит ось главного удара большевиков на Минск. Так вот, с самого утра над этим Толочином непрерывно висит вражеская авиация. Вперемешку большевики и «марсиане». «Адские гребешки»47 сменяются «Мясниками»48, следом за ними прилетают стрекочущие как газокосилки «Потрошители»49, помимо нанесения бомбовых и ракетных ударов, разбрасывающие специальные ракеты для целеуказания. А потом, ориентируясь на дымовые сигналы этих ракет, со звенящих высот валятся в атаку русские двухмоторные пикировщики. Когда улетают одни вражеские аэропланы, сразу прилетают другие, и нет этому ни конца, ни края.
Удары по расположению штаба чередуются с бомбежками железнодорожной станции, в окрестностях которой дислоцирована резервная 555-я пехотная дивизия. Из тела этого единственного резерва командование корпуса сейчас выдирает куски плоти для формирования временных камфгрупп. И все это в тщетной попытке остановить потоп большевистской кавалерии, хлынувший через дыру во фронте. То есть, связи со штабом 25-го корпуса у нас нет, и здесь, в Минске, даже неизвестно, жив ли еще старина Карл Риттер фон Прагер. Данные, которые мы тут получаем, косвенные, и приходят они по линии железнодорожной дирекции «Центр» от начальника станции «Толочин». Сам штаб корпуса, скорее всего, утратил все свои радиостанции и не выходит на связь с восьми утра, когда поступило сообщение о первом авианалете на Толочин. Мы уже пытались достучаться до них через железнодорожников с приказом немедленно прекратить формирование кампфгрупп (потому что таким путем потоп не остановить), а вместо этого 555-й дивизии занять оборону вокруг Толочина и ждать прибытия подкреплений. Уже грузятся в эшелоны 71-я и 75-я пехотные дивизии, которые мы намереваемся отправить на помощь 25-му армейскому корпусу, несмотря на то, что в Борисове уничтожен не только штаб 9-й армии, но и все мосты через Березину, как шоссейные, так и железнодорожные.50
Но если не удастся быстро отремонтировать железнодорожный мост в Борисове, мы развернем эти две дивизии по рубежу реки Березины, потому что обещать помощь еще не значит оказать ее. Лишь бы 555-я дивизия и примкнувшие к ней отступающие подразделения хоть на какое-то время задержали потоп большевистской кавалерии. Хоть на день-два, а еще лучше три. Правда, есть вероятность, что большевистская кавалерия просто обойдет Толочин, оставив его на съедение своей пехоте и артиллерии, которые, несомненно, движутся за ней следом, только гораздо медленней. В принципе, вполне разумная тактика, разделяющая обязанности между подвижными соединениями и пехотой. Разумная, разумеется, в исполнении германской армии, а когда так делают большевики, это приводит меня в отчаяние.
Но в таком случае необходимо дать команду на отход войскам 4-й армии, занимающей оборону напротив Могилева. Парировать удары большевиков на флангах нам больше нечем, но и допустить еще один Смоленский котел для меня просто немыслимо, потому что это будет на руку только большевикам и «марсианам». Поэтому отход не только оправдан, он прямо необходим. И крик души в Берлин: «Дайте резервов, резервов и еще раз резервов!». Потому что если группа армий «Центр» немедленно не получит дополнительных резервов и случится третий удар большевиков, то фронт на Берлинском направлении рухнет и предотвратить это будет невозможно.
Проклятые «марсиане» в Смоленском сражении совершенно обескровили вермахт, практически полностью сожрав группу армий «Центр» первого состава. Те наши солдаты и офицеры, которые летом гордо маршировали на Москву, сейчас или лежат в земле под березовыми крестами, или томятся в большевистском плену. Если подсчитать, то за время прошедшее с начала войны на Востоке мы безвозвратно потеряли два миллиона солдат и офицеров, поставив в строй только двести тысяч. А у большевиков, напротив, закончилась их великая всеобщая мобилизация, и теперь на каждого немецкого солдата нападает по трое-четверо русских. В таких условиях стоит призадуматься над тем, чтобы начать ставить в строй всякую дрянь – вроде пленных французов, бельгийцев, голландцев и датчан… вот только гордых пшеков нам тут не надо. Эти будут не столько бороться с большевиками, сколько примеряться, как бы ловчее ударить в спину германскому солдату.
19 ноября 1941 года, вечер. Западный фронт, Витебская область, подступы к селу Толочин
Командующий 2-м гвардейским кавкорпусом генерал-майор Лев Михайлович Доватор
Так весело нам не было с сентября, когда мы вместе с Севастопольской бригадой экспедиционных сил участвовали в рывке на Жлобин, а потом ходили вместе с ними на Бобруйск бить морду третьему моторизованному корпусу немцев. Морды им мы тогда набили по первому разряду – что было, то было; повеселись, одним словом, отвели душу за все, что произошло до двадцатого августа, когда ворвавшиеся в наш мир потомки принялись объяснять германцам, как крупно они ошиблись, решив напасть на Советский Союз. То есть я и мои бойцы впервые услышали об экспедиционных силах из будущего только после выхода из рейда второго сентября, когда процесс разгрома тогдашней группы армий «Центр» был в разгаре. Да и нас тогда прихватили очень круто. Пополниться, перевооружиться, двое суток на все – и снова марш-марш вперед, снова в бой. Правда, после Бобруйского рейда нас все же вывели в тыл для отдыха, пополнения и переформирования. Чтобы добить окруженные немецкие войска в Смоленске и Рославле, кавалерия уже не требовалась. Там полезней была пехота, и лучше с эпитетом «саперно-штурмовая». Тоже, кстати, мощные бойцы, за что я их и уважаю.
Так вот – период отдыха и пополнения был очень кратковременным, а переформирование наше заключалось в том, что 50-й и 53-й кавалерийским дивизиям вручили гвардейские знамена, переименовав их соответственно в 3-ю и 4-ю гвардейские кавалерийские дивизии. Что касается всей моей 1-й конно-механизированной группы (формирования по умолчанию временного), то ее переименовали во 2-й гвардейский кавалерийский корпус, дополнительно добавив в его состав 20-ю кавалерийскую дивизию, пока не прошедшую огненного крещения боем, и, следовательно, не гвардейскую. На этом переформирование завершилось и началось довооружение.
В состав каждой из трех этих дивизий – без различия, гвардейская она или нет – были включены средства усиления, то есть по одному танковому батальону на Т-34 и КВ-1, легкому конноартиллерийскому полку и такому же конноартиллерийскому противотанковому дивизиону. Что касается зенитных средств, то в эскадронах создали взводы тяжелого оружия, оснастив их пулеметами ДШК, которые, помимо прочего, могли вести огонь и по зенитным целям, а также, в качестве средства личной обороны, бойцам раздали ПЗРК из будущего. Мол, этого добра накопили столько, что двадцать раз хватит перебить все люфтваффе, только успевай подвозить. Ну и прочее по мелочи – рации там из будущего, ночные прицелы для пулеметчиков и снайперов, дальномеры, которые точно меряют расстояние за счет отражения пучка света, и много другое…
Но такое оснащение подразумевало высочайшую ответственность за результат его применения, поэтому сразу после переформирования и довооружения нас принялись учить военному делу самым настоящим образом. Мы узнали все о том, как надо взаимодействовать со своими танками и как с артиллерией, как бороться с вражеской бронетехникой, выводя ее на позиции противотанкового дивизиона, и что делать, если на пути соединения оказался вражеский укрепленный пункт. Но мы не просто узнали это. Мы заучили все это наизусть в бесконечных полевых занятиях, тактических маневрах и учениях, максимально приближенных к боевой обстановке, которые проводились при любой погоде. Все это перемежалось боевыми стрельбами из всех видов оружия, в том числе и из трофейного. Возможно, что от умения управиться с немецким пулеметом или винтовкой еще будут зависеть чьи-то жизни и смерти.
В принципе, сразу было понятно, что если не брать охрану собственных тыловых коммуникаций (для чего существуют кавалерийские дивизии НКВД), гвардейские кавалерийские корпуса – это рейдовые соединения, действующие в отрыве от основных сил и в то же время не обладающие сокрушительной мощью ударных механизированных формирований. Наше дело – просачиваться там, где не пройдет никакая механизированная техника. От нас требуется атаковать врага в его же глубоком тылу в самом неожиданном месте, перехватывать коммуникации и жечь склады. В случае необходимости мы должны уметь рассыпаться широким фронтом на дивизии, полки или даже отдельные эскадроны, чтобы потом в случае необходимости снова собраться в один единый кулак.
Вот и сейчас генерал Белов, наш сосед слева, уже разворачивает свой 1-й гвардейский кавалерийский корпус веером подивизионно с задачей перехватить коммуникации немецких войск, занимающих позиции перед Могилевом. Сосед справа у нас – 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Плиева, который, как и мы, в компактных походных колоннах в максимально возможном темпе движется на запад по параллельной дороге. И я, и он намереваемся пока обойти этот Толочин, оставив его на съедение штурмовой пехоте и артиллерии. Наша цель – Борисов. Вперед и только вперед.
19 ноября 1941 года, 23:25. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего
Растворяясь в истории, уходил в прошлое еще один день Великой войны, сто пятьдесят первый по счету. Огромной стране, отходящей к беспокойному сну, хотелось верить, что перелом в этой войне уже произошел, что теперь все будет хорошо, враг будет разбит и победа останется за нами. Вождь, который сейчас напряженно вглядывался в линии на карте, знал, что это только часть правды. Вторая же ее часть заключалась в том, что пока грядущая Победа – это только возможность, реализации которой еще предстоит добиться, прикладывая в войне титанические усилия, в том числе жертвуя на фронте тысячами и миллионами жизней советских бойцов и командиров. Концепция «Малой кровью и на чужой территории» оказалась несостоятельной даже в Зимней войне против маленькой Финляндии. Хоть и шла та война действительно на чужой территории, пролитую на ней кровь малой не назовешь. Через оборонительные сооружения «линии Маннергейма» Красная Армия смогла пробиться лишь ценой огромных усилий и тяжелых потерь. Пусть об этом тогда не писали в советской прессе, но он, Сталин, знает, что это действительно так и было.
К тому же все территории, отвоеванные тогда у Финляндии, снова оказались потеряны за два первых месяца новой войны, про начало которой, чтобы долго и витиевато не материться, можно сказать только одно – это была катастрофа. И в первую очередь причины этой катастрофы заключались не в качестве техники и боевом духе Красной армии (дух этот был очень высок), а в головах руководящих ею генералов, многие из которых оказались совсем не на высоте. Все произошло точно по профессору Преображенскому из «Собачьего Сердца». Булгаков все-таки гений, хоть и не совсем советский человек.