Ничего. Наверное, просто от страха.

— Почему она прячется за деревом? — вдруг спрашивает Бернар.

Последний подскок сердца перед апоплексическим ударом. Потом:

— Ку-ку, кретины! — восклицает Летиция.

Невозможно! Как она смогла сюда спуститься?

— Помните, какую штуку смастерил мне Ян? — говорит она, словно подслушав мои мысли. — Что-то вроде санок с лыжами, с ручным управлением. Ну вот, она классно ездит! Можно одной рукой вести, а другой держать ствол. Черт! — вдруг вскрикивает она. — Ян! Мамаша Ачуель! Мерканти!

Потом берет себя в руки:

— Что тут произошло? Я слышала столько выстрелов…

Я начинаю писать, все равно, что:

«Ян их убил…»

— Сволочь! — ахает она. — Вечно говорил нам о групповом сознании, сила в единстве, «каждый из нас — это луч судьбоносной звезды», можешь себе представить!

«Иветт пошла за подмогой».

— А мне-то что до этого? Я лично никого не убивала. Или… может, в приступе бреда? Я забыла. Я провела четыре года в психушке. У меня во-от такая толстенная история болезни! Я много чего делаю и забываю. Не потому, что я такая дрянь, а потому, что я сумасшедшая. Что, разве сумасшедшим быть запрещено?

«Запрещено убивать невинных».

— Невинность — это устаревшая концепция, — парирует она. — Концепция слабых. Я эту невинность каждый день на завтрак ем. Искусство никогда не бывает невинным. Искусство — это вина в чистом виде.

«В чем ты виновата?»

— В том, что страдаю, — грустно отвечает Летиция. — Если бы мне было наплевать, что отец меня не любит, я бы его не убила. Я слишком чувствительная, — заключает она. — Не такая, как вы. Я знала, что мы правильно сделали, когда выбрали вас героиней, — добавляет она. — Вы непотопляемы! Какое у вас последнее желание?

«Выжить».

У Летиции вырывается невеселый смешок.

— Валяйте, задавайте мне вопросы, если у вас есть. Знаете, последний разговор между злым и добрым, прежде чем злой выстрелит.