На минуту ему показалось, что он рехнулся. А что, подумал он, безумие нередко совпадает с гениальностью. Но какую усредненную жизнь влачит большинство! Не глубоко, не мелко, как плавает почти вся рыба!

Нет, двуединство проникает всю природу вплоть до протона и электрона внутри мельчайшего атома. Сейчас ученые стремятся расщепить электрон, но, возможно, это им не удастся, потому что движет ими, что тоже возможно, одна лишь идея: одна и единственная истина, что все имеет свою противоположность. Кто знает, что такое электрон — вещество или энергия? Может быть, Бог и Дьявол танцуют, взявшись за руки, вокруг каждого электрона!

Он бросил сигарету в корзину для бумаг, но промазал.

Давя в корзине окурок, он увидел скомканный лист — очередное признание, что написал вчера вечером, обуреваемый комплексом вины. Это вернуло его в тошнотворное настоящее, обложившее его со всех сторон, — Бруно, Анна, эта комната, этот вечер, завтрашнее совещание в Управлении больниц.

Ближе к полуночи, почувствовав сонную одурь, он встал из-за стола и осторожно улегся, не смея раздеться, чтобы не спугнуть сон.

Ему приснилось, что он проснулся глубокой ночью от медленного настороженного дыхания, которое каждый вечер слышал у себя в комнате, когда старался заснуть. На сей раз дыхание слышалось за окном. Высокая фигура в широкой пелерине, напоминающей крылья летучей мыши, впрыгнула в комнату.

— Это я, — произнесла фигура будничным голосом.

Гай мигом оказался на ногах, приготовившись к схватке.

— Кто вы?

Он увидел, что это Бруно.

Бруно скорее отпихнул его, чем нападал. Собрав последние силы, Гай как раз умудрился уложить Бруно на обе лопатки, и в этом возвращающемся сне Гаю неизменно приходилось собирать последние силы. Пригвоздив Бруно к полу коленями, Гай его душил, но Бруно продолжал улыбаться, словно это ему нипочем.

— Ты, — наконец ответил Бруно.

Гай проснулся с головной болью и весь в поту. Он сел в постели, бдительно оберегая пустую комнату. Теперь в комнате слышалось мокрое хлюпанье, будто внизу в бетонном дворике ворочалась змея, шлепая о стены влажными кольцами. Внезапно до него дошло, что это шумит дождь, мягкий серебристый летний дождь, он снова упал на подушку и тихо заплакал. Он подумал о дожде, как тот стремился к земле косыми струями, словно вопрошая: где тут весенние ростки, которые нужно полить? Где новая жизнь, которой без меня не будет? Где зеленая виноградная лоза, Анна, символ любви в нашей юности? — написал он вчера вечером на измятом листке. Дождь отыщет новую жизнь, которая его ждет, от него зависит. А та его часть, что упадет во дворик, — всего лишь избыток. Где зеленая виноградная лоза, Анна…

Он пролежал с открытыми глазами, пока рассвет не схватился пальцами за подоконник, как во сне впрыгнувший в комнату незнакомец. Как Бруно. Тогда Гай поднялся, включил свет, задернул шторы и снова сел за работу.