Будто отмеряя время по секундомеру, ровно через десять минут в дверь рвано, но настойчиво стучит Камилла.

— Войдите.

Успеваю уловить во взгляде переступившей порог Камиллы весь спектр «ОТ» и «ДО» того, что она думает по тому поводу, что я заставил ее так долго ждать. С кислой мины за одну секунду она успевает сменить маску на оскорбленную невинность.

Усмехаюсь. Даже жаль. Теряется такой талант. Прирожденная актриса!

— Твоя секретарша, дорогой, совсем распоясалась. Кидается, кричит…. Это недопустимо! Разберись с ЭТИМ, Давид, — не называя имени секретаря, «звенит» ущемленно Камилла.

"Дорогой" в ее устах звучит как "сволочь".

Но кто бы сомневался? Юсупова до сих пор негодует от того, как я прилюдно пресек ее выстраданные планы на то, чтобы стать Садулаевой. Впрочем, на что она, собственно, рассчитывала? Ей со мной не тягаться, даже если помощник сам Садулаев Мансур Шамилевич.

Ореховые глаза заметно расширяются, даже зрачок, кажется, становится больше, когда, повернувшись, она наконец-то замечает присутствие Волкова.

Эту махину под два метра роста вообще сложно не заметить. Надо отдать должное Юсуповой, она быстро берет себя в руки и даже изображает приветливую улыбку. Несмотря на это, в темных глазах мелькает растерянность и даже страх. Там, где-то на дне зрачка, сгущается темнота. Друг смотрит на бывшую исподлобья, разом охватывая взглядом и яркий блонд, в который, перекрасилась Камилла, и даже графический смоки-айс. Похоже, ему не по вкусу произошедшие с бывшей женой перемены, либо же он и впрямь полностью и безвозвратно пленен своей потерявшейся русалкой. Ведь кроме арктического холода в прямом взгляде Волкова нет абсолютно ничего, даже той самой пресловутой ярости.

Штиль. Тишина. Ей абсолютно нечего ловить.

Облизнув полные красные губы, Камилла делает шаг к Волкову, но в нерешительности останавливается.

— Дима?

Даже тон у Камиллы меняется, когда Юсупова обращается к бывшему мужу. Голос дрожит и на секунду она кажется совсем другой.

Ореховые глаза жадно скользят по поджарой фигуре пехотинца, не выпуская из вида ни внушительные узловатые мышцы, ни смуглую благодаря солнечным лучам обветренную кожу. Сейчас я вижу перед собой не ту расчётливую стерву, которая каждый день рассекает по офису, а неуверенную и бесконечно потерянную женщину. В темных глазах мелькает растерянность и смущение и что-то еще, так сильно похожее на раскаяние. Наращённые ресницы на мгновение опускаются, но, когда она вновь поднимает взгляд, Камилла уже собрана и готова к чему угодно. Даже ко встрече с самим морским Дьяволом.

Ей не отказать в выдержке. Ни раз я был свидетелем, как перед другом пасуют даже здоровые мужики.

Волков жестко поджимает губы и рвано, словно нехотя, кидает:

— Привет, — а затем, потеряв всяческий интерес к бывшей, быстро преодолевает расстояние и крепко пожимает мне руку. — Ладно, мне двигать пора, — так больше не удостоив взглядом притихшую Камиллу, Волков идет к выходу. На мгновение задерживается у двери. — Наберешь.

Как только слышу щелчок двери, указываю подбородком блондинке на кресло напротив своего стола.

— Присаживайся.

Камилла, оторвав с неохотой взгляд от двери, за которой скрылся Волков, как-то судорожно приглаживает светлую прядь, выбившуюся из гладкой профессионально уложенной причёски. Пройдя на место, закидывает ногу на ногу, но, смотря на подчеркнутую уверенность, движения Юсуповой скованны и рассеяны. Визит друга, как бы это цинично не звучало, оказался мне на руку. Юсупова в таком состоянии, что даже долго мариновать не надо. Считай, дело в кармане.