— Куда? — удивляюсь, делая шаг к столу, ощущая, как ноги стали слабыми после ласк Давида.

Удобно устраиваюсь на мягком стуле и добавляю на всякий случай, если Давид заработался и забыл. — Сегодня же суббота. Давид благодарно кивает, принимая из моих рук тарелку с овсянкой. — Ты разве забыла? — карие бархатные глаза слегка насмешливо блестят, но без издевки и с явным обожанием. — Нам сегодня на УЗИ к десяти.

— Нам? — срывается удивлённо с губ. Недоверчиво распахнув глаза, застываю удивлено с ложкой каши в воздухе, так и не донеся ее до рта. Я даже и предположить не могла, что Давид захочет со мной в женскую консультацию.

— Да, нам, — в голосе появляются знакомые стальные ноты, намекающие на то, что спорить бесполезно.

В этом весь Давид. Кажется, что он у твоих ног, и ты полностью контролируешь ситуацию, но в какой-то момент он отчетливо дает понять, кто здесь власть, кто из нас двоих — главный. — Не думаю, что тебе будет интересно, — говорю скорее из чувства противоречия и даже некого неуместно охватившего смущения.

Я и Давид на УЗИ — это так интимно что ли…

— Ошибаешься. Мне ВСЕ интересно, что связанно с тобой и моим ребенком. Абсолютно все, — словно подчеркивая, непреклонно повторяет Давид, ставя точку в этом споре. А затем, словно смягчая эффект от только что сказанных слов, продолжает: — Это, наверное, самая вкусная овсянка, какую я пробовал. Спасибо, милая.

Тепло мгновенно охватывает сердце со всех сторон, заставляя трепетать. Врун! Я ведь даже не добавила масло.

Через минут десять, закончив завтрак, промокаю губы салфеткой.

— Будешь что-то еще? — делая глоток горячего ирландского кофе из небольшой белой чашки, спрашивает Давид. Сильная рука оказывается поверх моей, и он нежно гладит костяшки моих пальцев.

— Мести.

Давид усмехается и качает головой.

— Мирьям, никакой мести.

Возмущенно приподнимаю брови.

— Но ты же обещал отомстить моим родственникам! — почти задыхаюсь от обиды и негодования. — Обещал!

Неужели обманул?!

— Нет, — обрывает, продолжая лениво гладить мои пальцы, несмотря на ставший напряженным разговор. — Я обещал, что сделаю все, что в моих силах, ради правосудия.

— И? — фыркаю, поджимая губы. — Какая разница?!

— Большая, — терпеливо, словно несмышлёнышу, объясняет Давид. — Правосудие — это то, к чему стремится честный человек, это справедливость. А что такое месть? Месть, Мирьям, — это попытка лишь облегчить свою боль, не более.

Недовольно соплю, но не спорю.