Он планировал переходить от одной заправки к другой, но порой между зданиями были десятки миль. Если бы люди не останавливались, чтобы поделиться с ним водой, он мог бы умереть. Когда он вышел из пустыни, у него над головой зловеще кружили стервятники.
Не считая стервятников, по дороге он видел сплошь мертвых животных (в основном погибших на шоссе). Среди них были два чернохвостых оленя, раздавленный коралловый аспид, енот, броненосец, множество птиц и несколько мертвых койотов, почему-то привязанных к забору.
Такое характерно не только для Западного Техаса. Шоссе приспособлены для скорости и стали, а потому они убивают все медленное и мягкое. Беседуя, мы прошли черепаху, змею, броненосца, маленького аллигатора и непонятное существо – вероятно, собаку, шерсть и кости которой разлетелись в разные стороны по окружности, словно она заснула в тени ракетного двигателя.
– Сегодня нам везет на раздавленных зверей, – заметил Эберхарт.
Я спросил его, не считает ли он, что шоссе неприветливо встречают хайкеров.
– Мне нравится ходить по дорогам, – ответил он. – Смотришь города, общаешься с местными жителями. Все совсем иначе, чем в зеленом тоннеле.
Дороги всегда привлекали необычный тип странников – их можно, пожалуй, назвать
Миль через семь или восемь мы зашли в маленький магазин. Внутри царила чудесная прохлада. Вся комната вибрировала звуком, который казался одновременно непривычным и хорошо знакомым, и издавал его хор гудящих компрессоров и шуршащей жидкости, периодически прерывающийся стуком льда и звоном монет.
За прилавком в кресле-каталке сидела старушка с птичьим лицом. На ее костлявых руках темнели синие вены. Она поздоровалась с нами хриплым шепотом.
– Эй, как вы тут? – радостно крикнул Эберхарт. – У вас есть газировка на розлив? О да, еще как есть! Ура!
Он поднес свой грязный, побитый стаканчик к автомату с газировкой и до краев наполнил его льдом, а затем плеснул в него немного прозрачной жидкости. Он сделал большой глоток и наполнил стаканчик снова, а затем покаянно подошел к прилавку.
– Я думал, что это газированная вода. Выпил половину, а потом нажал на кнопку «Спрайта», поэтому, если я заплачу, то мне останется вот это.
– Ничего, – сказала старушка. – Я денег брать не буду.
– Просто на улице чертовски жарко, – извиняясь, пояснил он.
– Еще бы! – ответила она.
Он искренне поблагодарил ее, и мы пошли дальше.
– Видишь, это нечестно, – позже сказал он мне. – Нельзя так играть на чувствах людей. Я слишком часто этим пользуюсь.
Пока мы шли, я по кусочкам узнал всю историю о том, как М. Дж. Эберхарт стал Нимблвильским Кочевником. Он родился на плато Озарк, в «сонном» городе, где жило 336 человек. Родители назвали его Мередит, и он подчеркнул, что в те времена это было «имя для мальчиков». Он сравнивал свое детство с детством Гекльберри Финна: летом он бегал всюду босиком, ловил рыбу и катался на лошадях. Осенью – охотился на перепелок с отцом, сельским врачом.
Позже Эберхарт окончил оптопометрическую школу, женился и воспитал двоих сыновей. Они жили в Тайтус-вилле, во Флориде (Космический город, США), где он вскоре стал получать шестизначную зарплату, занимаясь подготовкой страдающих от катаракты пациентов к операциям и послеоперационным уходом. Многие из пациентов работали в NASA. Ему нравилось помогать людям восстанавливать зрение, и он гордился, что обеспечивает семью, но работа все равно казалась ему пустой. (Его особенно раздражали бесконечные объемы административной и юридической волокиты, которые, казалось, росли год от года.)
В 1993 году он вышел на пенсию и стал больше времени проводить в одиночестве на участке земли у Нимбл-вильского ручья в Джорджии. Они с женой отдалились друг от друга. Последовал тяжелый период, который растянулся лет на пять, и он сказал, что плохо его помнит. Когда позже я позвонил его сыновьям – которые много лет с ним не общались, – они сказали, что он был заботливым отцом и обеспечивал семью, но при этом часто пребывал в смятении, а выпив, погружался в мрачную задумчивость и время от времени кричал в приступах гнева (но никогда не распускал руки).