В отличие от всех остальных живых существ, люди обладают культурой – искусством, сказаниями, обрядами, религией, самобытностью, моральными ценностями, – и наши тропы отражают ее особенности. «Есть множество причин, по которым мы поступаем нелогично», – заметил Джеймс Снид, археолог, изучающий «движения ландшафтов» на американском Юго-Западе. Другими словами, логика человеческого поведения может быть такой же непредсказуемой, как и создаваемые ею тропы. Чероки могли сделать большой крюк, чтобы обойти вражеские территории или попасть к родственникам; тропинки могли вести к священным местам или уводить от мест обитания злых духов. Однажды Маршалл нашёл доколониальную тропу, которая вела на вершину горы Купол Клингмана, где, по-видимому, проводились религиозные обряды. Если бы чероки всегда шли по пути наименьшего сопротивления от одного поселения к другому, они бы никогда не полезли в горы. В других местах Северной Америки археологи также находили индейские тропы, которые часто сворачивали к сакральным местам, чтобы путники могли по дороге помолиться.
Иногда сами тропы становились такими же культурными артефактами, как и произведения искусства или религиозные реликвии. На западе страны многие племена с помощью подручных инструментов вырезали следы на сухой почве или камнях. В поселении Паджарито-Меса в Нью-Мексико Снид обнаружил загадочные, идущие параллельно друг другу тропы; он предположил, что создание троп, не предназначенных для хождения по ним, имело какое-то особое, неизвестное нам значение. Индейцы народа тева создавали так называемые «тропы дождя», которые спускались с расположенных на вершинах гор святилищ и по замыслу тева должны были притягивать дожди к их полям. Представители Нумийской и Юманской культур строили тропы, ведущие к определенным горным вершинам (их называли «места силы», или
К тому моменту, когда тропа начала подниматься на хребет, Маршалл был уже почти уверен в том, что это действительно старая тропа чероки. Прежде всего потому, что она шла по хребту, что было характерной особенностью многих индейских троп. Он объяснил, что, поднявшись на хребет, можно пройти много миль, не встречая серьезных препятствий. Зимой горные хребты спасали путников от необходимости пересекать вброд реки, а летом там можно было не бояться попасть в заросли плюща, лавра и рододендрона, которые местные жители называют «Лавровым адом».
Тропа становилась все более крутой, что серьезно замедлило наше продвижение. Маршалл подсчитал, что, проходя примерно одну милю, мы поднимались на тысячу футов. Он сказал, тяжело дыша, что это еще один хороший признак того, что тропа была протоптана чероки, а не европейцами. Англичане ненавидели тропы чероки, потому что по ним было сложно передвигаться верхом.
Хотя мы часто говорим о «пути наименьшего сопротивления», надо понимать, что любой ландшафт содержит бесчисленное множество путей наименьшего сопротивления. Все зависит от выбранного вида транспорта. Равнинные индейцы перевозили товары на собачьих волокушах и поэтому избегали крутых подъемов, на которых волокуши отрывали задние ноги собак от земли. После того, как европейцы привезли в Америку лошадей, некоторые племена также начали использовать лошадиные волокуши, поскольку они могли подниматься на более крутые склоны, чем собачьи. Однако лошади беспомощны перед склонами, на которые без труда взбираются ламы, поэтому забравшись подальше на юг, в Перу, испанские конкистадоры уже не могли следовать по многим тропам инков.
Чероки передвигались в основном пешком, в мокасинах на мягкой подошве, которые позволяли их ногам крепко цепляться за землю. «Обувь была тесно связана с индейскими тропами, – сказал Маршалл. – Мало кто задумывается об этом аспекте». Сам он был в потрепанных походных ботинках на резиновой подошве. Маршалл пробовал носить мокасины, но быстро понял, что его ноги недостаточно сильны для того, чтобы эффективно удерживать землю.
Тропа поднималась все выше и выше. Серые деревья раскачивались на ветру, теряя последние листья. На краю тропы лежали остатки покрытого мхом и грибами каштанового дерева. Каштаны были когда-то самыми распространенными деревьями в этом регионе и каждое лето окрашивали Аппалачи в бледно-серые цвета. Каштаны вырастали настолько большими, что падая, они издавали звук, который все называли не иначе как «гром ясного дня». Однако на рубеже двадцатого века миллионы этих деревьев погибли из-за нашествия насекомых-вредителей.
По этой и многим другим причинам, древние чероки бы не узнали современные леса. Тайлер Хоу, специалист по истории чероки, во время нашего разговора обратил на это особое внимание. «Нынешние леса невозможно сравнивать с лесами того времени, – сказал он. – Природа с тех пор сильно изменилась». Во-первых, почти все леса были вырублены, поэтому деревья показались бы чероки слишком молодыми. Кроме того, чероки регулярно расчищали особенно густые заросли огнем, поэтому современный лес показался бы им неухоженным.
Леса Северной Америки потрясли первых европейских переселенцев. Причем удивление у них вызывали не только возраст и размеры деревьев, но и отсутствие подлеска. Многие поселенцы отмечали, что леса восточного побережья были похожи на классические английские парки. Некоторые утверждали, что человек может скакать по ним на лошади (или, согласно одному источнику, на четырехколесной колеснице) во весь опор и не задевать деревья. Очень многие колонисты ошибочно полагали, что это естественное, предопределенное Богом состояние лесов. Неудивительно, что у них сложилось такое мнение, учитывая, что к тому моменту, когда иммиграция в Северную Америку приняла массовый характер, инфекционные заболевания, завезенные первыми европейцами, успели убить до девяноста процентов коренного населения. Пионеры второй волны пришли в огромный сад, в котором только на первый взгляд не было садовника.
Впрочем, наблюдательные европейцы быстро поняли, что похожие на парки леса появились не на пустом месте и что они требовали тщательного ухода. Уильям Вуд, автор первой книги по естественной истории Новой Англии, изданной в 1634 году, писал, что «в тех местах, где живут индейцы, едва ли можно встретить кустарник или сколь-нибудь заметный подлесок, который можно увидеть на открытой местности». В то же время он отмечал, что в тех местах, где индейцы вымерли от болезней или там, где реки мешали распространяться лесным пожарам, было «много подлеска», причём настолько много, что «эти места называют тряпичной равниной, поскольку всякий, кто проходит там, рвет в клочья свою одежду».
Огонь не только помогал расчищать тропы и сельскохозяйственные угодья, но и стимулировал рост трав и ягод, отпугивал комаров и истощал природные ресурсы соседних племен. Когда британцы положили конец практике умышленных поджогов, миллионы акров открытых дубовых саванн превратились в непроходимые леса в течение двух десятилетий. Сейчас уже всем ясно, что вместо того, чтобы пребывать в блаженном «естественном» состоянии, коренные жители Северной Америки основательно меняли ландшафты, терпеливо приспосабливая их под себя.
Мы остановились пообедать на вершине хребта в том месте, где тропа пересекала грунтовую дорогу. Вдалеке синели горы. Белое солнце едва пробивалось сквозь высокие белые облака, похожие на тающий лед. Маршалл открыл рюкзак и вытащил пять полиэтиленовых пакетов. В одном лежала завернутая в фольгу еще теплая картофелина. Во втором – яблоко. В третьем – бутерброд с арахисовым маслом. В четвертом – несколько зубчиков чеснока, которые Маршалл тут же отправил в рот и, не морщась, быстро пережевал. В пятом – большой кусок медвежьего мяса. Он коптил его два часа, а потом запек в духовке, чтобы избавиться от лишнего жира. Он поделился со мной этим мясом, которое оказалось удивительно вкусным и немного похожим на техасскую копченую грудинку. Для себя Маршалл приберег огромное медвежье ребро, которое он грыз настолько неистово, что был похож на огромного белого волка.
Он лежал на боку, опершись на локоть, и рассказывал истории из своей юности. В пятом классе, по его словам, он был одержим историями об американских индейцах; он прятал тонкие книжки с воспоминаниями о пограничной жизни в своих учебниках, чтобы все думали, что он делает уроки. Естественно, он стал бойскаутом, научился ходить в походы, плавать на каноэ и разбивать палатку. Когда ему исполнилось восемнадцать, он построил плот из пятидесятипятигаллонных бочек (с парусом, съемным каноэ и десятифутовым флагом Конфедерации), на котором вместе с двумя друзьями проплыл по реке Алабама от города Сельма до Мексиканского залива.
Вскоре после этого он подружился со «старым горцем» по имени Джон Гарвин Сэнфорд. Они вдвоем «рыскали» по лесам в поисках женьшеня и желтокорня, и Сэнфорд иногда приводил Маршалла в старые деревни чероки. Однажды Сэнфорд разворошил костровую яму в заброшенной деревне и нашел там кучу крошечных обугленных кукурузных початков (кукуруза, объяснил он, до того, как ее начали культивировать европейцы, была намного меньше). Маршалл объездил множество заброшенных индейских поселений, в которых искал керамические черепки и остатки томагавков. Иногда он видел на вспаханных полях темные круги и квадраты на тех местах, где раньше стояли дома чероки; даже после бесчисленных перепахиваний на земле сохранились следы горевших веками костров, на которых индейцы готовили пищу. Он постоянно ломал голову над вопросом, куда и зачем ведут старые тропы чероки.
В последующие годы он много ездил по стране, пройдя пешком и проплыв на каноэ по самым диким и недоступным местам, какие только смог найти. Когда его друзья поехали на Вудсток, он отправился в Канаду, чтобы поплавать на весельной лодке по озерам парка Кветико. Он начал осваивать навыки выживания и вскоре открыл школу выживания под названием Юго-Восточная школа туризма. В течение двух лет он зарабатывал на жизнь ловлей норки, ондатры, енота и лисы. «Я хотел делать то, что делали коренные американцы, – объяснил он. – Я увидел через них огромный новый мир».
Долгое время он считал себя на одну шестнадцатую чероки, однако сделанный в 2015 году тест ДНК не подтвердил его догадки. «Семейные предания иногда оказываются семейными фантазиями», – написал он мне позже по электронной почте. Однако, гораздо больше его расстраивает тот факт, что один из его предков в годы Войны за независимость помогал сжигать поселения Нижних чероки, которые в те времена были союзниками англичан. «Я полагаю, что моя миссия в жизни, – заключил он, – заключается в том, чтобы отвечать за грехи моих предков».
В 1991 году увлечение Маршалла дикой природой начало приобретать активистский характер. Много лет проработав инженером в корпорациях, строивших бумажные фабрики и атомные электростанции – эту работу он никогда не любил, – Маршалл купил 140-летний домик в Национальном лесу Бэнкхед и переехал туда, чтобы воссоединиться с дикой природой, однако во время регулярных прогулок и походов он постоянно натыкался на огромные участки вырубленного под корень леса.
Однажды он прочитал в местной газете статью, написанную не кем иным, как Рики Бутчем Уокером, в которой тот яростно осуждал сплошную вырубку Индейской Могильной Лощины, на территории которой постоянно находили прекрасно сохранившиеся образцы древней стеатитовой керамики чероки. Маршалл подружился с Уокером, и тот показал ему оскверненное место. Оценив масштабы бедствия, Маршалл пришел в ярость и решил издавать информационный бюллетень под названием «Бэнкхед монитор», в котором вел хронику уничтожения леса. Заголовок на первой полосе первого номера гласил: «Алабамская резня бензопилой: сплошная вырубка исторического объекта» (первые экземпляры он тайком распечатал на работе, в офисе «Амоко Кемикалз»). Сначала Маршалл бесплатно раздавал свой бюллетень на парковках, а затем начал продавать его за один доллар в местных магазинах. За пятнадцать лет черно-белый четырехстраничный бюллетень превратился в цветной стостраничный журнал, издаваемый тиражом в пять тысяч экземпляров.
В 1994 году анонимный благотворитель предложил Маршаллу ежегодное жалованье, чтобы тот мог уволиться с работы и на постоянной основе бороться с произволом Лесной службы. Маршалл принял предложение и удвоил свои усилия. Однако привлечь на свою сторону сельских жителей Алабамы было непросто. Однажды на собрании общины, которое проходило в отдаленной сельской церкви, на Маршалла набросилась разъяренная толпа, и только вмешательство местного проповедника спасло его от избиения. В другой раз Маршалла и двух его друзей держал на прицеле нетрезвый охотник, который долго разглагольствовал о том, что защитники природы хотят «закрыть лес». (Им удалось спастись только из-за того, что охотник завалился на спину, предварительно наклонившись, чтобы нарисовать на земле карту и показать ими где находится ближайший колодец – Маршалл нисколько не сомневался, что он собирался сбросить туда их тела).
Противостояние усиливалась, и вскоре Маршаллу начали угрожать убийством. Тогда он стал носить с собой 9-миллиметровый пистолет «Глок» и револьвер «Смит и Вессон».357 «Магнум». Его бывшая жена тоже купила пистолет. Какое-то время он даже нанимал для охраны своей собственности полицейских. Местные жители бойкотировали его бизнес – небольшой сельский магазин, – который он в итоге был вынужден продать. В общем, за эти годы он потерял около 400 000 долларов – большую часть своих сбережений.