– Машка ушла, Олька со своим дембелем на улице ревут, у неё ребёнок замер. – Вита знает всё, хотя не выходила из палаты. Тома, пытаясь осознать неправильно поданную информацию, только качает головой, не успев обрадоваться за Машиного спасённого малыша.

– Как так? – спрашивает она почему-то меня. Как так? Одна душа спасена, а другая – добровольно отказалась от жизни?

Ну и вечер, в палате тихо, не до песен. Оля размазывает бесконечные слёзы:

– Как так? Тётя Катя? Почему?

На смену заступила тётя Катя, у неё яркие волосы, ногти и губы, она всегда улыбается добрыми глазами, а карман на халате застёгнут на пуговицу. Какая-то современная модель халата. Тётя Катя подсаживается к Оле на кровать:

– Вот так бывает, девочки, никто не знает почему. Ещё говорят, что детишки в первый триместр себе родителей подбирают. Присматриваются.

– А я – что, не подошла? – с обидой всхлипывает Оля.

– Не знаю, никто не знает. Только как есть, значит, так и нужно. Может, что-то у ребёночка не так пошло, природа…– тётя Катя осторожно гладит Олю по голове.

Я молчу, не могу выдавить из себя утешений. Страшно подумать, что такое бывает. Мало забеременеть, оказывается. Ждать, рассматривать книжку, представлять, как он подрастает. И вдруг – всё? Он – раз, и не выбрал тебя. Как так?

Одна Витка активно причёсывается и прихорашивается. А Тамара всё не хочет соглашаться:

– Катерина Ивановна, может, вы в чём-то и правы, но ведь у нас есть медицина, технологии. Надо же выяснить, в чём дело! – Томе тоже страшно от такого природного произвола.

– Есть и медицина, и технологии есть, – тётя Катя понимающе смотрит на Тамару, – Только все женские болезни от нелюбви. Как были, так и остаются. – Певучий голос никак не вяжется с рыжими волосами и умелым макияжем. Тамара нервно протирает салфеткой кружку:

– Так что теперь, и лечиться не обязательно, полюбил – и всё?

Тётя Катя пожимает плечами, извиняя Тамаре резкий тон.

– А-а, я люблю-ууу, – подвывает Оля.

– Ну и хорошо, – тётя Катя смущается, что наговорила лишнего, – люби, милая, люби. – Она берёт Олину безвольную ладошку в свои ухоженные руки, – ты сейчас подумай о здоровье, тихо-спокойно долечись. А потом всё хорошо будет. И ребёночка потом родишь, самого лучшего, когда время придёт.

Оля заворожено смотрит на яркий маникюр, безоговорочно ему доверяя.

Вита, пропустив мимо ушей откровения, вытаскивает из тумбочки шоколадку и выходит вслед за Катериной. Конечно же, только застёгнутая пуговка помешала спуску подарка по привычной трассе.

– Ну, всё, пока! Схожу домой, помоюсь хоть по-нормальному, а то у вас тоскливо! – Витка всё-таки заколола кудри и даже накрасила ресницы и губы. Катерина Ивановна усердно заполняет книгу регистраций и не смотрит, как Витка проскальзывает в дверь, ведущую на волю. С улицы слышим громкие указания, когда открыть окошко, чтобы запустить её обратно.

Девочки завидуще вздыхают. Строители социализма и этой больницы были уверены, что советским женщинам необязательно мыться. Даже Тамаре не делают поблажек и не отпускают домой. И она, неинтеллигентно чертыхаясь, поливается из чайника.