Последняя роль

Зимой 1989 года начались репетиции спектакля по пьесе М. Горького «Варвары». Наконец-то я дождался своего часа: в этой постановке я получил настоящую большую роль Монахова! Радости моей не было предела! Оказалось, моя актерская сущность томилась без настоящей интересной работы, и, сколько бы я ни уговаривал себя, что для меня сейчас важна исключительно режиссура, желание играть не умерло во мне окончательно. Актерство все-таки очень большая зараза. Для меня не важно было даже то, что в распределении ролей я стою во втором составе, а основным исполнителем назначен А. Мягков. «Ничего! – успокаивал я себя. – Будет и на моей улице праздник!» Ждать его мне пришлось недолго: на первой же читке пьесы Андрей Васильевич предупредил меня, что играть Монахова не будет, так как занят на съемках очередного фильма (к сожалению, забыл, какого именно), и попросил быть готовым в одиночку отрепетировать и сыграть эту роль. Соскучившись по настоящей актерской работе, я с радостью согласился.

Однако долго радоваться мне не пришлось. Я терпеливо ждал, когда же Олег Николаевич начнет работать со мной над ролью Монахова. Ждал… ждал… Но так и не дождался. За все время репетиций О.Н. сделал мне всего лишь одно замечание: «Сережа! Стань правее, иначе тебя Лаврова перекрывает». И все. На этом его работа со мной закончилась. Хотите верьте, хотите нет, но, честное слово, это чистая правда. До сих пор не понимаю, почему Ефремов так откровенно игнорировал меня? Чем я перед ним провинился? Сказать, что мое исполнение роли было идеальным, тоже не могу. Во-первых, идеального исполнения вообще не бывает. А во-вторых, я иногда сознательно делал что-то вопреки его замыслу, ждал если не разноса, то, по крайней мере, хотя бы откровенного недовольства. И что же? А ничего. Абсолютная тишина сопровождала каждый мой новоиспеченный прием, каждую новую придумку. Так, например, я изобрел для своего персонажа очень смелый, слишком откровенный купальный костюм. Ждал жуткого скандала, перепуганная насмерть художница по костюмам Леночка Афанасьева была уверена, что меня в таком виде на сцену не пустят, и на всякий случай приготовила еще один купальник – поскромнее. И что же? А ничего. Ефремов ни звука не проронил, когда, сопровождаемый хохотом моих коллег-артистов, я вышел на сцену в эдаком… Как бы поточнее объяснить?.. В почти клоунском наряде. Жаль, фотографии не сохранились. Затем главным аксессуаром моего реквизита был женский кружевной зонтик. Я оправдывал эту странность моего персонажа тем, что Монахов все время носит за женой ее зонтик. Такой своеобразный зонтиконосец. (Монахову играла Т. Лаврова.) Сколько манипуляций за время спектакля я с ним проделывал, вызывая в зрительном зале смех! Каждую секунду ждал, что Ефремов не выдержит и закричит: «Десницкий! Перестань хулиганить!» Но О.Н. молчал, и я продолжал творить свои безобразия.

Вернувшись после 7-летнего перерыва во МХАТ, я однажды не выдержал и спросил: «Олег Николаевич, почему вы за все время репетиций «Варваров» не сделали мне ни одного замечания?» – «Потому что у тебя все было в порядке», – был его ответ. Позвольте усомниться в искренности ваших слов, господин художественный руководитель. Причина явно была другая, но что именно диктовало вам тогдашнюю линию поведения со мной, я теперь уже ни за что не узнаю: все, кто мог бы хотя чуть-чуть приоткрыть мне глаза на события тех лет, умерли.

Царство им всем Небесное!

Сыграв Монахова, я как бы подвел черту под своим двадцатишестилетним пребыванием в Московском Художественном театре. И пусть кто-то сочтет меня хвастуном, но должен сказать, что заключительный аккорд прозвучал на оптимистической ноте: я сыграл свою последнюю роль во МХАТе хорошо. Скажу даже больше: этот успех я целиком и полностью отношу на свой счет, ибо никто мне в работе над ролью Монахова не помогал.

По переезде Художественного театра в открывшееся после реставрации здание в Камергерском проезде моя жена в приказе по театру получила в пьесе М. Рощина «Перламутровая Зинаида»… Извините, теряюсь, не знаю, как обозвать то, что она получила. Она должна была… петь, танцевать, декламировать гекзаметр Гомера, комментировать происходящее на сцене, частенько хором вместе с остальными артистами, выполнявшими в спектакле те же функции, что и она. Затрудняюсь определить одним словом то, что они там делали. Конечно, это была не роль. Но и не массовка. Но и не роль. Молодые артисты были чем-то вроде хора из древнегреческой трагедии или слугами просцениума из итальянской комедии dʼelArte. Она и еще пять девочек и шестеро молодых людей. Одним словом, «великолепная дюжина» своим присутствием должна была украсить происходившее на сцене, создать эдакое вокально-танцевально-поэтическое обрамление всего действа. Танцевали молодые люди средненько, двигались тоже не ахти как, а вот Гомера читали вполне пристойно (все-таки высшее театральное образование давало знать о себе), но зачем? Этого никто так до конца и не понял. Ни зрители, ни сами актеры, ни постановщики спектакля. Намек на театральный сюр, или самая обыкновенная театральная дурь, или что-то еще в этом роде.

То, что Кондратова получила эту роль, слишком большой удачей не назовешь, но репетировала она с большой охотой, а в 88-м году с этим спектаклем даже в Токио на две недели слетала. Привезла оттуда телевизор «Тошиба» и видеомагнитофон «Хитачи», что в те времена было большой редкостью. Тем более все настоящее, японское! Так что не зря во время репетиций и в период пребывания жены в Стране восходящего солнца я сидел дома с детьми. Мог ли я подумать, нянчась с Верушей и Любашей, что впереди Елену, а стало быть, и меня тоже ожидают события, которые перевернут всю нашу актерскую жизнь, заставят нас совершить поступок, который, не сложись обстоятельства таким драматическим образом, мы ни за что бы не совершили. Все же Господь услышал мою мольбу о помощи и помог.

Осенью 1989 года случилось в театре очередное ЧП – Ирина Мирошниченко не смогла прийти на спектакль «Перламутровая Зинаида». В этом не было никакого злого умысла, напротив, она рвалась играть, но врачи категорически запретили. На почве аллергии у нее начался ужасающий отек гортани и верхних дыхательных путей. Возникла угроза жизни. Что послужило причиной такого внезапного и грозного заболевания, я не знаю, но в данном случае важна была не сама болезнь, а тот факт, что в составе вечернего спектакля зияла огромная дыра: исполнительницы на роль Актрисы не было. К нам домой позвонила Лена Проклова. «Ты можешь сегодня сыграть Актрису? – напрямик спросила она. – Мирошниченко никуда не годится, объясняется жестами. Я сказала, что можешь». – «Могу!» – выдохнула Аленка и, оставив меня дома с детьми, помчалась в театр. Да, представьте себе, она согласилась без репетиций сыграть одну из самых значительных ролей в пьесе и блестяще справилась с этой сложнейшей задачей. Ее основной партнер Андрей Мягков, игравший в «Зинаиде» главного героя Аладьина, на другой день, встретив меня в театре, сказал буквально следующее: «Ты не представляешь, какая Лена молодец! Прекрасно сыграла, ничуть не хуже основной исполнительницы. Прими мои поздравления!» Потом друзья иронизировали над нами: мол, это у вас семейное – в экстренных случаях театр выручать. «Вам надо объявление в „Вечерку" дать, – с изрядной долей сарказма советовал нам Андрей Мягков. – „За умеренную плату играем любые роли без репетиций". У вас отбоя не будет от самых выгодных предложений. Особенно в праздники». Шутки шутками, но то, что совершила Елена, я, сыгравший не один десяток срочных вводов, со спокойной совестью могу назвать актерским подвигом.

На другой день после своей победы моя счастливая жена приехала в театр и вдруг в лифте нечаянно столкнулась с Ефремовым. Тот сначала поздравил ее, а потом рассказал о реакции его знакомой, которая была на вчерашнем спектакле: «Представляешь, в твоем исполнении она не заметила ничего странного, необычного. Она только не поняла, почему ты открывала рот под чужую фонограмму, и очень удивилась, когда я сказал, что ты играла первый раз и играла без единой репетиции». Такое признание было для Кондратовой наивысшей похвалой. Они поднялись на пятый этаж, и Олег Николаевич предложил ей продолжить разговор у него в кабинете. Потом Аленка призналась, что поначалу слегка испугалась: вдруг продолжатся его попытки установить с ней слишком близкий, слишком откровенный контакт. Ничего подобного, О.Н. вел себя корректно и не позволил себе даже намека на какую-то фривольность. «Олег Николаевич, – волнуясь, как первоклашка 1-го сентября, робко обратилась к нему Кондратова. – Можно, мне костюмы к следующему спектаклю сошьют?» – «Конечно, можно, не волнуйся, я распоряжусь, – великодушно позволил главный режиссер и многозначительно добавил: – Я еще сыграю с тобой!» А это было уже серьезным признанием того, что ей удалось растопить лед в сердце художественного руководителя. Она примчалась домой как на крыльях. Я уже не помнил, когда видел ее такой счастливой!

Следующий спектакль Аленке дали сыграть через несколько дней, а третий стоял в репертуаре театра примерно через месяц. Это было очень кстати, потому что пошивочный цех успел за этот срок одеть Кондратову с головы до ног. На сей раз репконтора официально поставила Аленку в состав, и специально для нее собрала репетицию в Большом репетиционном зале.

Вот и на нашу улицу пришел настоящий праздник!

Аленку вызвали в пошивочный цех и сняли мерки: Ануров распорядился, чтобы к следующему спектаклю для нее были пошиты все костюмы. В радиостудии состоялась запись фонограммы песни, исполнение которой так удивило знакомую Олега Николаевича. И пожалуй, самое главное: отношение к нам в труппе резко переменилось. Если после неудавшейся авантюры ввода Кондратовой в «Валентину» нас сопровождали презрительные ухмылки и откровенная неприязнь, то теперь только улыбками встречали нас сотрудники театра. Все поголовно – от монтировщиков декораций и до администрации, включая дирекцию в полном составе. Все это, вместе взятое, говорило о том, что в репертуаре актрисы Кондратовой появилась новая главная роль, а это, в свою очередь, означало одно: пора застоя для нее благополучно закончилась и в самом ближайшем будущем ее ждет целая куча больших, интересных и очень разных ролей.