— Я-то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.

— Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие-то расследования? В какие же?

— Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.

— Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?

— Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.

— У него не было с ней любовной связи?

— Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого-нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.

Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:

— А это что?

— Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.

— Где?

— В корзине для бумаг.

— Криминалисты видели?

— Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.

— А ноты? Из какой вещи?

— Откуда я знаю? Мне никто об этом не говорил. Я могу идти?

— Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?

— До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая-то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.

— Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль — фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.

— Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?